Лайош Мештерхази - В нескольких шагах граница...

Он узнал также, что начальник тюрьмы подал в отставку, но ее не приняли. Зато отца Шимона за «пробуждение религиозных сомнений» и за разложение дисциплины отправили в Марианостар. Караульного начальника суд освободил…

Те, кто остался там, наверху, все вывернулись, все дешево отделались. Лишь он один бьется день и ночь, а ему вместо благодарности затягивают петлю на шее! Ну, попадись беглецы тогда в его руки! Стоило послушать судебное разбирательство! Там беглецы узнают, кем был и что делал Тамаш Покол во время коммуны! Вот когда выяснится, кого надо отправить в ад!

Ах, только бы беглецы попались в руки!

Это совершенно необходимо!..

Он рассуждал так. Из Дьёра мы ушли. Если мы там остались, что маловероятно, нас поймает младший инспектор. Сомбатхейские ворота перед нами закрыты. Дунайская граница? Нет. В душе он подозревал, хотя определенных оснований у него не было, что добрая часть дьёрских сплетен сводилась к тому, чтобы преднамеренно ввести в заблуждение и отвлечь таким образом преследователей. Логика всего нашего пути указывала на то, что мы стремимся в Австрию. Но где? По главной линии к Хедьешхалому? Не может быть, чтобы мы рискнули. Внезапно он ощутил какое-то неясное внутреннее беспокойство, словно магнитная стрелка указывала ему на нашу близость: мы должны быть здесь, в Шопроне! Шопрон промышленный город, граница проходит по лесистой и 'гористой местности, здесь излюбленные дороги контрабандистов. Будь он на нашем месте, он скорее выбрал бы этот путь, чем лежащий далеко от границы Сомбатхей.

– Скажите, господин младший инспектор, – обратился он к начальнику местных сыщиков, как только они вышли из ресторана, – есть ли здесь пролетарское движение? Может, они снова организуются? Есть ли здесь социал-демократическая партия, профсоюз?

– Так, прошу покорно… То, что дозволено законом, мы тоже должны им дозволить… Господин инспектор наверняка знает…

– Есть здесь профсоюзы?

– Да, есть. Но мы их держим пока в руках.

– Может быть, есть и Дом труда?

– Дома труда нет, но есть так называемые профсоюзные кассы. Они арендуют помещения в маленьких трактирах и там собираются. Впрочем, я не замечаю тревожных признаков, так что можно позволить…

– У профсоюза металлистов тоже есть касса?

– И у металлистов, и у деревообделочников, и у пивоваров, и у текстильщиков… Касса металлистов как раз здесь, неподалеку.

– Пойдемте туда!..

Бела и я, увидев машины на шоссе, ведущем в Бреннберг, подумали одно и то же: нас выдал профсоюзный бюрократ.

Мы долгое время жили с этим убеждением. Но спустя несколько лет в Вене я встретился с младшим братом Мейера; это был действительно славный парень, наш товарищ. Он рассказывал о своем брате и говорил, что тот только с виду труслив, а в действительности наоборот. Он не коммунист и в то время еще не очень симпатизировал коммунистам. Когда была провозглашена диктатура пролетариата, он испугался, перешел границу и попросил убежища у своих австрийских товарищей. Несмотря на это, когда он вернулся, полиция его беспокоила довольно долго.

Напрасно он доказывал, что не коммунист. Он был еврей и профсоюзный деятель, значит, для клики Хорти – красный. Мейер на собственной шкуре испытал несправедливость, которая била по всем рабочим независимо от их партийной принадлежности. Он и позднее не сделался коммунистом, но стал сочувствующим. Ведь коммунистов, как и его, преследовали несправедливо.

В этом он тоже был верен бесспорно своему председателю. Тогда, после первых погромов Хорти, последовавших за поражением революции, не один убежденный социал-демократ из рабочих сделался коммунистом или другом коммунистов. И Мейер и его друзья знали, что бреннбергские шахтеры лишь притворяются социал-демократами, но это не мешало им быть с ними в наилучших отношениях.

Нет, он не выдал нас хотя бы потому, что вместе с нами втянул бы в неприятность председателя Ваги, партийного секретаря, пользующегося большим авторитетом, и друга председателя – Ханзи Винклера.

Он не выдал нас, но и вел себя неразумно. Когда Тамаш Покол спросил его прямо в лоб, не были ли у него сегодня случайно два человека с просьбой помочь перейти границу, он растерялся и понес несусветный вздор. Правда, он не мог знать, что скажет трактирщик – того в это время тоже допрашивали. Трактирщики, которые сдавали помещение в аренду профсоюзу, часто состояли платными шпиками в полиции и, конечно, притворялись большими друзьями рабочих. Потом он выдавил из себя, что утром приходили два человека из Будапешта, искали работу, но у них оказались не в порядке профсоюзные билеты, и он им отказал. Он говорил то, что ему подсказывало сердце. Куда мы пошли? Он не знает, может быть, в Сомбатхей. Кажется, упоминали Сомбатхей…