Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1

– Похоже и вы вошли в ее жизнь, Луций Корнелий, – сказал Цезарь. – Завещание ее коротко и недвусмысленно. Все, что имела, Клитумна оставила вам.

Спокойно, спокойно! Нельзя слишком радоваться. И слишком печалиться – тоже. Человек, что стоит перед ним, очень умен, опытен и разбирается в людях.

– Она оставила мне достаточно, чтобы войти в Сенат? – спросил он, глядя в глаза Цезарю.

– Более чем достаточно.

– Поверить не могу. Вы уверены? Я знал, что у нее был этот вот дом да вилла в Цирцее. Неужели она имела и что-то еще?

– Она была очень богата. Деньги ее вложены в акции, в различные кампании, в дюжину торговых судов. Я бы советовал вам от судов и вкладов в кампании отказаться, а на освободившиеся деньги приобрести ценз.

– Я как во сне! – воскликнул Сулла.

– Понимаю вас, Луций Корнелий. Не сомневайтесь, вы действительно стали богаты, – успокоил его Цезарь. Реакция Суллы была правдоподобной. Цезарь и не ждал от него бурных изъявлений горя – с чего бы Сулле чрезмерно убиваться по Клитумне, даже если та и впрямь была добра к его отцу.

– Она могла бы прожить еще годы и годы, – сказал Сулла. – И надо же – такой скорый конец! Вот уж не думал, что судьба благосклонна ко мне, Гай Юлий. Но я верю, что годы спустя мир скажет: жизнь ее значила для мира меньше, чем ее смерть. Поскольку я надеюсь достойно представить свой род в Сенате.

Искренне ли это прозвучало? Сумел ли он правильно выразить свою мысль?

– Согласен, Луций Корнелий. Думаю, она была бы счастлива, знай, что вы с толком используете ее наследство. Надеюсь, здесь больше не будет безобразных пиров и сомнительных друзей?

– Если человек имеет возможность вести жизнь такую, к какой обязывает его происхождение, ему нет нужды в оргиях и сомнительных компаниях. Возможно, вы не поймете меня. Но жизнь, которую я вел более тридцати лет, тяжким камнем висела на моей шее.

– Вполне понимаю, – ответил Цезарь.

Ужасная мысль посетила Суллу:

– Но ведь в Риме нет цензоров! Что же мне делать?!

– Да, их не изберут, пока не пройдет четыре года. Новые цензоры будут избраны не раньше следующего апреля. Тогда вы и сможете войти в Сенат. Наберитесь терпения.

Сулла набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком со скалы в море:

– Гай Юлий, у меня есть еще одна просьба к вам.

О, это был решающий момент! Если Цезарь ответит согласием, это откроет Сулле путь в Сенат куда вернее, чем деньги.

– Что же за просьба, Луций Корнелий?

– Чтобы вы подумали, не могу ли я стать мужем вашей дочери Юлиллы?

– После того, как она вас оскорбила?

– Я люблю ее, – выпалил Сулла, сам себе веря.

– Юлилла еще не вошла в возраст. Но я учту вашу просьбу, Луций Корнелий, – он улыбнулся: – После стольких горестей вы заслужили право обладать друг другом…

– Она подарила мне венок из трав, – сказал Сулла. – И, знаете, Гай Юлий, именно после этого судьба стала ко мне благосклонней.

– Верю, – Цезарь поднялся, готовясь уйти. – Тем не менее, сейчас не стоит кому-либо говорить о вашем желании жениться на Юлилле. Более того, я буду настаивать, чтобы вы держались от нее подальше: ей еще предстоит сделать шаг к примирению с семьей, пусть это сделает сама, без вашей помощи.

Сулла проводил Цезаря до дверей и здесь пожал ему руку. Улыбнулся он Цезарю, не размыкая губ, – чтобы не обнажить хищного оскала зубов, не спугнуть его. Идея, которой Цезарь заинтриговал Гая Мария, к Сулле пришла сама собою: нет лучшего способа завоевать симпатии цензоров, чем жениться на Юлилле. Тем более, что девушка сама к нему льнет и даже едва не умерла от любви.

– Ямус! – позвал Сулла, закрыв дверь за гостем.

– Слушаю, господин!

– Об ужине не беспокойся. Дом приготовь к трауру по Клитумне и распорядись, чтобы все ее слуги вернулись из Цирцея. Я ухожу готовить похороны госпожи.

С собой возьму маленького Метробиуса, – думал Сулла, быстро собираясь. – Возьму, чтобы попрощаться. Прощай, старая жизнь. Клитумна, прощай. Ни о ком и ни о чем я не буду скучать – только Метробиуса жаль. Да, по нему я буду скучать…

С началом зимних дождей продолжавшаяся до сих пор война с Нумидией приостановилась. Гай Марий, размышляя над письмом, полученным от своего тестя, Цезаря, думал, знает ли консул Метелл Свинячий Пятачок, что в новом году он станет проконсулом, его командование будет успешно продолжено, а его триумф – гарантирован. Никто из ставки наместника в Утике ни словом не обмолвился ни о поражении, нанесенном Марку Юнию Силану германцами, ни о потере им всех своих войск.