Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1

– Подожди, пока я стану консулом, Луций Корнелий! Ты увидишь, – вот и все, чего Сулла мог от него добиться.

Решимость Суллы иссякла во время праздника Сатурналий.

В дни, когда он жил с Клитумной и Никополис, веселый праздник подводил итог старому году. Рабы валялись пьяные, повелительно подзывая своих господ, а обе женщины носились по дому, угождая им изо всех сил. Пьяны были и они. Пьяны были все. Сулла уступал свое место в общей постели рабам, которые хотели Клитумну и Никополис – на условии, что он воспользуется такими же привилегиями где-нибудь в другом месте. А когда Сатурналии кончались, все возвращалось на круги своя, будто ничего предосудительного вовсе и не случалось.

Но в этот год – первый год своего брака – Сулле выпали совсем другие Сатурналии: он должен был проводить время в соседнем доме, в семействе Гая Юлия Цезаря. Там тоже три дня мир был поставлен с ног на голову: хозяева обслуживали своих рабов, все обменивались маленькими подарками, изводили непомерное множество изысканных блюд и вин. Но – никакой веселой неразберихи. Бедные слуги лежали смирно, что твои статуи, на обеденных ложах и робко улыбались Марции и Цезарю, в то время как те сновали туда и сюда между триклиниумом и кухней; напиваться никто и не думал и уж конечно, никто не смел сказать – не то, чтобы сделать – ничего, что могло быть сочтено неприличным. Потом, когда Сатурналии пройдут и все в доме вновь встанет на свои места.

Гай Марий и Юлия тоже присутствовали и, казалось, находили удовольствие в этой скучище. Оно понятно, – подумал Сулла с обидой; Гай Марий из кожи вон лезет, чтобы казаться своим, таким же, как зануда Цезарь.

– Какое это было удовольствие! – сказал Сулла, когда в последний вечер он и Юлилла распрощались с Цезарями. Он научился осторожности: никто, даже Юлилла, не заметил в его голосе сарказма.

– Да, было неплохо, – согласилась Юлилла, следуя за Суллой в их дом, где – в отсутствие господина и госпожи – рабы получили трехдневный отдых.

– Рад, что тебе это нравится, – сказал Сулла, запирая ворота.

Юлилла вздохнула и потянулась:

– А завтра обед в честь Красса Оратора. Признаюсь, я очень его жду.

Сулла остановился на середине приемной и, обернувшись, посмотрел на нее.

– Ты туда не пойдешь, – сказал он.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что сказал.

– Но… но… Я думала, жен приглашают тоже! – она собиралась заплакать.

– Некоторых… Тебя – нет.

– А я хочу! Все об этом говорят, все мои подруги так завидуют – ведь я уже сказала им, что иду!

– Тем хуже. Ты не пойдешь, Юлилла.

Один из домашних рабов встретился им у двери кабинета, немного пьяный.

– О, хорошо, что ты дома! – сказал он, пошатываясь. – Принеси-ка вина, да побыстрее!

– Сатурналии окончились, – мягко заметил Сулла. – Иди-иди, дурак.

Раб отошел, на глазах протрезвев.

– Почему у тебя такое мерзкое настроение? – спросила Юлилла, когда они вошли в спальню.

– Нормальное настроение, – сказал он, и, обняв ее сзади, начал ласкать.

Она вырвалась:

– Оставь меня в покое!

– Ну, что такое?

– Я хочу пойти на обед к Крассу Оратору!

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что, Юлилла, этот обед не из тех, которые одобрил бы твой отец. И жены, которые туда пойдут, не из тех женщин, которых одобрил бы твой отец.

– Я больше не во власти отца. Могу делать все, что хочу.

– Неправда. Сама знаешь – неправда. Отец передал тебя в мои руки. А я говорю, что ты не пойдешь.

Ни слова не говоря, Юлилла подняла с пола свою одежду и накинула ее. Потом повернулась и вышла из спальни.

– Этим ты ничего не добьешься! – крикнул Сулла ей вслед.

Утром жена была холодна с ним, но он не обращал на это внимания. Когда же он отправился к Крассу Оратору, ее нигде не могли найти.

«Избалованная девчонка», – сказал он самому себе.

Самого Суллу ничуть не прельщала перспектива побывать в богатом особняке акционера Квинта Грания, который давал обед. Получив приглашение, он был весьма польщен, представляя, что это станет увертюрой к дружеским отношениям с кругом молодых сенаторов. Но затем узнал, что говорит людская молва об этом обществе и понял, что приглашен из-за своего темного прошлого – так сказать, экзотическое украшение, призванное оживить аристократический круг.

Теперь, бредя по улице, он мог лучше представить себе, какая ловушка захлопнулась, когда он женился на Юлилле и вошел в круг равных ему по рождению. Да, ловушка! И освободиться невозможно, пока живешь в Риме. Красс Оратор – другое дело. Красс – при его положении – ничем не рисковал, отправляясь на обед, созванный нарочно, чтобы бросить вызов эдикту его собственного отца об ограничении расходов; он мог позволить себе роскошь притворяться, что вульгарен, невоспитан.