Вячеслав Шапошников - К земле неведомой - Повесть о Михаиле Брусневе

— Я — подполковник Иванов. Мне поручено дальнейшее расследование деятельности организации, в которую входили и вы… Будем считать, что я вам представился… — Пышные усы подполковника тронула едва заметная усмешка. — Теперь — ваш черед… Неизбежные протокольные формальности… Они конечно же раздражают своей кажущейся нелепостью, когда приходится вновь и вновь говорить одно и то же… Но!.. Не пами это заведено, не нам с этим и покончить… Увы!.. — Тут подполковник неожиданно даже подмигнул Михаилу, будто меж ними возможен был чуть ли не нравственный сговор. — В нашей с вами власти — другое: мы можем сократить число этих самых нелепых формальностей!.. До минимума! Лично я буду только рад этому, да и вам от этого выйдет лишь одно облегчение. Мне всегда бывает искренне жаль тех бесполезно упорствующих упрямцев, которые неизбежно в конце концов сдаются: какому психическому и нравственному изнурению они себя подвергают, а зачем?! Результат всякий раз — один и тот же!..

На лице говорившего подполковника появилась ироническая улыбка, хотя глаза по-прежнему глядели чуть ли не лениво. Так хитрущий кот-палазутник до поры до времени поглядывает на дичь, находящуюся под хозяйским присмотром, но — отвернись хозяин!.. В звуке ею голоса, во всей манере держаться словно бы сказывалась снисходительность человека, давным-давно постигшего иронию жизни и научившегося быть снисходительным и к отдельно взятому человеку и ко всему однородно-безотрадному течению бытия. Было во всем этом что-то исподволь расслабляющее волю, как бы усыпляющее ее.

После соблюдения «протокольных формальностей» подполковник положил короткопалую пухлую пятерню на высокую стопу поличного :

— Итак, вот это все найдено у вас, в вашей комнате и в вашем столе, находящемся в конторе при вагонной мастерской, в которой вы изволили служить. Тут — брошюры и рукописи революционного и социалистического содержания. И, как видите, немало! Вы не будете отрицать, что все это принадлежало вам?

— Нет. Я уже подтверждал на первом допросе. Вернее, подтверждал то, что все это найдено у меня.

— Прекрасно. А откуда такое обилие запрещенной литературы?

— Этого я объяснять не желаю.

— Вот как… Ну тогда потрудитесь сказать что-либо но поводу вот этой тетрадочки, в синей обложке. Озаглавлена опа: «Введение в историю и политическую экономию…»

— Принадлежит она не мне, хотя и изъята у меня.

— Кому же принадленшт?

— Этого я объяснять не желаю.

— Напрасно. Я уже намекнул вам: упорствовать ве следовало бы! Положение ваше весьма серьезно, и только чистосердечные, откровенные показания могут помочь вам. Советую подумать об этом! Ведь так или иначе мы все выясним. Мы никуда не торопимся. К тому же мы немало и знаем уже… — подполковник пододвинул к себе какой-то лист. — Вот, к примеру, могу сказать вам, что вы обратили на себя внимание еще в 86-м году, когда обучались на втором курсе института. Уже тогда вы были замечены в числе знакомых бестужевки Югилевич, позднее арестованной за антиправительственную деятельность. В сентябре 89-го года на квартире студента-технолога Переверзева происходила сходка, имевшая революционный характер. В числе прочих присутствовали и вы. Во время беспорядков, учиненных в Петербурге студентами в марте позапрошлого года, вы вместе со студентами Цивиньским и Переверзевым были главными подстрекателями и руководителями беспорядков… — Подполковник отодвинул от себя лист, с усмешкой посмотрел на Михаила. — Пожалуй, довольно?..

Михаил лишь пожал плечами.

— Хочу предупредить еще раз: тех улик, которые у нас имеются, вполне достаточно для того, чтоб рука закона покарала вас, — продолжал подполковник. — Собственно, следствие ведется не столько ради того, чтоб изобличить вашу преступную организацию, сколько ради того, чтоб помочь каждому из вас осознать всю пагубность и тщетность содеянного! И не думайте, что, говоря это, я играю с вами, — заметив усмешку Михаила, подполковник постучал согнутым пальцем по краю стола. — Мы действительно знаем очень многое о каждом из вас!..

Подполковник умолк, посмотрев на Михаила долгим изучающим взглядом.

Эта спокойная внешность упрямца-правдолюбца, этот прямой, спокойно-отвергающий взгляд… Трудный подследственный. Такой лазаря не запоет! «Ну да ничего, — усмехнулся про себя подполковник, — раскусим и этот орешек с божьей помощью!..»

Более всего не терпел подполковник вот этого выражения гордыни и непокорства в лицах политических, этого неискоренимого упрямства «свободного разума». В одном этом для него уже имелся состав престуиления. «Да, черт побери, именно состав преступления!» — порой подмывало его крикнуть прямо в такие лица.