Вячеслав Шапошников: Ефимов кордон

Ефим Васильевич Честняков… Это имя человека, прожившего большую необыкновенную жизнь и умершего в самом начале шестидесятых годов. Сравнительно недавно в Москве и Костроме прошли выставки его картин.

На афишах, извещавших о тех выставках, было напечатано: «Ефим Честняков — художник сказочных чудес». Именно таким художником он и был. Почти любая из его картин — диковинный, чудесный мир, созданный фантазией совершенно исключительной.

Впрочем, художник в нем не равнозначен лишь живописцу. Был он не только живописцем и ваятелем, в нем проявился сказочник и поэт, драматург и философ, артист и педагог… И со всем этим многообразием уже не в сказочном, не в фантастическом своем мире, а в реальной деревенской жизни был он — и швец, и жнец, и на дуде игрец!..

Его жизнь можно рассказать, как притчу, можно — как легенду, можно — так вот, как сам он в одной из своих сказок:

«Кроме разных работ, любил он рисовать, играть на музыке и при своих занятиях временами пел. Занятия его — не ремесло, а вроде как изобретательство. Он и для себя все делал сам: и одежку, и обувку, и прочее, мол, удобнее так и красивее, как ему надо было, как считал правильней. А иным его одежда была забавна и смешна даже. Ему же то и по мысли, что не с завистью глядят, а с весельем!

Жил он в отдельной хибаре. Фантазия несла его впереди практического дела. «В грядущем наши помышления воплотятся!» — так говорил.

У него были художественно понастроены всевозможные шалашки, избушки, дворцы и палаты из обожженной глины. В смешанном виде получалась неожиданная сказкина красота. И думалось ему: «Что, если бы все это осуществить в больших размерах! Для всего мира!..»

Можно просто прибегнуть к помощи его же стихов, в которых, явно подтрунивая над собой, Ефим Честняков писал:

Такого человека как будто не надо домысливать: он сам о себе сказал достаточно. Но для многих, даже близко знавших Ефима Честнякова, а не просто слышавших о нем, его судьба осталась либо загадочной, либо криво истолкованной.

Когда мне впервые довелось услышать о Ефиме Честнякове, спустя десятилетие после его смерти увидеть несколько его картин, совершенно необыкновенных и по содержанию, и по манере исполнения, я остановился перед глухой стеной загадочности.

Человек ушел непознанным и свои творения оставил непознанными. Долгая, явно богатая жизнь словно бы растворилась необратимо. Срок этой жизни — между временем, породившим фантазии Жюля Верна, и временем первых реальных полетов наших соотечественников в космос. Человек этот поколения Бунина, Куприна, Шаляпина, Чюрлениса, Кустодиева…

Совсем немного удалось узнать о нем вначале: ученик Репина, из костромских крестьян. После трагических событий 1905 года навсегда покинул Петербург, поселился в родной деревушке Шаблово, под Кологривом, там и прожил до самой смерти, до 1961 года…

Сложную личность не объяснить коротко и окончательно. Ей тесно быть и притчей, и жизнеописанием, ибо она состоит более из мотивов, чем из фактов. Факт — ограничен, мотив — богат и свободен, в нем «дышит почва и судьба».

Взяв на себя задачу — рассказать по возможности более полно о таком исключительном человеке, я чаще всего исходил именно из мотива. Этого требовала внутренняя логика судьбы моего реально существовавшего героя. Как автор я при необходимости использовал свое право и подходил к иным моментам повествования с той степенью свободы, которая позволила бы мне попытку создать нечто большее, чем просто документальную вещь. Вместе с тем необходимо отметить, что в романе мной используются действительно существующие письма, даются стихи и проза самого Честнякова, упоминаются лица отнюдь не вымышленные.

Не по моему замыслу, а по сути самой судьбы героя, роман должен обнажить его глубокую человеческую драму, объяснять которую в предисловии я считаю совершенно излишним: человек ведь — не ходячий тип, не просто носитель положительного или отрицательного, надо видеть до дна всю его судьбу, воспринять его во всей сложности и противоречивости.