Арсений Семенов - Землепроходцы

Все до единого казаки присоединились к Соколову.

— Это не та баба, от которой бывает на море бе­да, — дружно заверили они Треску. — С этой бабой мы готовы идти по любым пучинам.

Мята, взмокший до нитки во время этих перегово­ров, подступил к Треске:

— Христом-богом молю, Никифор, не гони ее прочь с судна. То женка моя!

Треске пришлось уступить всеобщему напору. Он суе­верно сплюнул и, пробурчав под нос, что теперь он ни за что не ручается, распорядился подымать паруса.

Вопреки опасениям Трески судно по приливу благо­получно достигло реки Колпаковой и бросило якорь в ее ковше.

Ковш в длину достигал полуверсты, ширина его бы­ла не меньше двухсот саженей. От моря его отгора­живала широкая песчаная кошка. Бураго оказался прав: едва казаки убрали паруса, на море заштормило. Там гремели разъяренные волны, а в ковше было тихо и спокойно. Беда словно гналась за мореходами по пя­там, да чуть-чуть опоздала. Казаки то ли в шутку, то ли всерьез объясняли свою удачу присутствием на суд­не Матрены, хотя Треска по-прежнему не разделял их мнения.

Оставив на судне нескольких человек во главе с Тре­ской и Бушем для постройки зимовья и ухода за ло­дией, Соколов с остальной командой пешим ходом от­правился в Большерецк, с тем чтобы оттуда двинуться в Нижний Камчатский острог.

Верстах в семи выше Нижнекамчатского острога, отделенный от коренного берега неширокой протокой, на реке Камчатке поднимался зеленый остров, зарос­ший ветлой, малиной и смородиной. Ветла была здесь столь толста в стволе и высока, что казалось, мела вершинами небеса. Однако не могучей ветлой был из­вестен этот остров на Камчатке. В самом центре его, защищенная от ветров с одной стороны полукружьем скал, а с другой — кряжистыми ветлами, стояла мо­нашья обитель приписки якутского Спасского монастыря. Приземистое строение казарменного вида, с уз­кими, как бойницы, прорезями окон, где располагались кельи братии, небольшая часовенка, амбары, обложен­ные дерном земляные погреба, где хранили съестные припасы, кузня, сушильные навесы — вот и все хозяй­ство обители. К этому следует добавить, что обитель была обнесена стоялым бревенчатым палисадом — на случай нападения камчадалов. И хотя число братии едва достигало в те дни двадцати человек, обитель вполне можно было посчитать за четвертую — после Большерецкого, Верхне- и Нижнекамчатского остро­гов — казачью крепость в камчадальской земле.

Постройка обители была завершена два года назад насильственно постриженным в монахи казачьим есау­лом Иваном Козыревским. Видимо, отречение Козырев­ского от мирской жизни было угодно самому небу, ибо вслед за этим событием на безбожную, богохульную и вольную казачью Камчатку снизошла святость. Дух этой святости был настолько силен и в то же время действо­вал столь хитро, что примерно за полгода вырвал из ка­зачьих рядов полтора десятка самых буйных, отпетых голов, давно забывших, какой рукой креститься. Все они постриглись в монахи и во главе с Мартианом и братом Игнатием, по слухам, с раннего утра до темной ночи были заняты в обители одним: творили молитвы. Изба­вившись от самых беспокойных служилых, Петрилов­ский мог безнаказанно править Камчаткой по своему усмотрению.

Именно сюда, к зеленому острову, в середине сен­тября плыл длинный узкий бат, которым правил добрый молодец, светлобородый, с красным от загара лицом, в суконном кафтане цвета болотной ржавчины (для пе­рекраски выцветших одежд казаки, подражая камчада­лам, нередко пользовались отваром ольховой коры).

Пристав к острову, он прыгнул на песчаный берег, привязал бат к стволу молодой ветлы и прокричал во­роном. Видимо, это был условный сигнал. И действи­тельно, точно таким же криком ему ответили из глуби­ны острова.

Вскоре на берегу появился дюжий чернобородый монах в рясе мышиного цвета.

— Колмогорец! — радостно воскликнул он. — При­вез?

— Привез, Харитон, привез, — отозвался весело

Колмогорец. Деловито полез в бат, вытащил неболь­шой мешочек. — На-ка вот, держи. Тут фунтов два­дцать свинцового гороху будет.

— Эк ты! — восхищенно крякнул Харитон, прини­мая тяжелый мешочек. — Будет радость нашему Ивану, то бишь, тьфу-тьфу, брату Игнатию.

— А теперь прими-ка вот это. — Колмогорец бе­режно вытащил из бата длинный, завернутый в холсти­ну предмет.

— Пищаль! — испуганно воскликнул Харитон.