Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Клетка

Перед ними на стуле скрюченная фигура человека…

Сталин прошел за стол, глянул в лицо убийцы Кирова — лицо, похожее на лицо мертвеца…

— Говорит, что стрелял из ревности, товарищ Сталин, — тихо произнес, склонившись к уху генерального секретаря партии, Агранов, с недавних пор заместитель наркома внутренних дел, руководитель Главного управления государственной безопасности. — Уверяет, что убивать не хотел, получилось само собой.

— Все так говорят, — молвил Сталин, не сводя с убийцы прищуренных глаз.

Человек напротив поднял голову, затравленно посмотрел в лицо Сталину, неожиданно всхлипнул.

— Выясните, кто стоит за его спиной, — медленно заговорил Сталин. Челюсти его закаменели, слова с трудом процеживались сквозь крепко сжатые зубы. — Узнайте, кто направлял его руку… Как заговорщики… связаны с Зиновьевым, Каменевым и другими оппозиционерами… Политбюро и Центральный комитет партии интересует именно эта сторона дела, товарищ Агранов. Товарищ Ежов поможет вам в выяснении истины. Вы временно назначаетесь начальником Ленинградского управления НКВД. Мы предоставляем вам чрезвычайные полномочия.

— Слушаюсь, товарищ Сталин. Будет исполнено, товарищ Сталин, — вытягивается Агранов, прижимая руки к бедрам. И добавляет, глядя сбоку на Сталина: — Некоторые разъяснения на этот счет дает дневник убийцы…

Сталин повернул голову к Агранову, впился в его лицо неподвижными щелками глаз.

— В дневнике названы некоторые соучастники преступления, товарищ Сталин, — поясняет Агранов.

— Разберитесь со всем этим подробнее. И в самые кратчайшие сроки, — подчеркнул Сталин. Затем спросил: — Кто непосредственно будет вести это дело?

— Старший майор НКВД товарищ Люшков, товарищ Сталин, — ответил Агранов, кивнув на вытянувшегося в струнку чекиста. — Имеет большой опыт следовательской работы, политически грамотен, беспредельно предан большевистской партии и революции.

Сталин молча окинул взглядом замершего Люшкова, еще раз глянул на убийцу, передернул плечами, тихо выдавил:

— Мразь!

И вышел из кабинета.

Ромку Кукишера взяли на другой день. Арестовали и его жену Ольгу, и ее сестру Мильду, и всех их родственников, приехавших из Прибалтики после революции на заработки, как ехали при Петре Первом в Россию немцы, голландцы, англичане и прочий иноземный люд: варварской страной надо управлять, а управлять некому.

Агранов закинул сети широко: в них попали и все Кукишеры, и даже те из них, кто жил уже не в Ленинграде, а за сотни верст от него. И многие бывшие сослуживцы Николаева и Кукишера по обкому и райкому, по комсомолу. Агранов старался. Да и как не стараться, когда над тобой все видящей и все слышащей тенью нависает Ежов, который может доложить Сталину, что взяли, да не всех, а почему не взяли, спросите у Агранова. А Сталин спрашивать умеет.

Через две недели Агранов вернулся в Москву, и сразу же были арестованы Зиновьев с Каменевым и десятка полтора их ближайших друзей-сподвижников. Можно было бы сеть забросить еще шире, но Сталин, которому ежедневно Ежов слал отчеты по делу Кирова, сам сдерживал прыть своих опричников: им дай волю, они пол-России упрячут за решетку или поставят к стенке. А кто тогда будет работать? Приходилось одергивать и даже давать по рукам. Заставь дурака богу молиться… Да и рано еще, не время. А вот через два-три года, когда высшие и средние учебные заведения страны выпустят из своих стен сотни тысяч молодых спецов — вот тогда и только тогда… Молодость с ее энтузиазмом и приобретенными знаниями — на нее вся надежда.

С братьями Кукишерами Агранову было проще всего: старшие, поступившие в Чека еще в восемнадцатом сразу после убийства Урицкого и потом служившие вместе с Аграновым, сразу же смекнули, что от них хотят, согласились сотрудничать со следствием, к сотрудничеству склонили младших, тем более что Ромка Кукишер был им не чужой человек, ответственность за его поступки лежала и на них. Конечно, Агранов — по своему обыкновению — пообещал братьям смягчение приговора в обмен на сотрудничество, но не это было главным: братья-чекисты и сами бы на его месте делали то же самое. К тому же они отлично знали, что Агранову пообещать — все равно, что чихнуть или высморкаться. Так ведь и выбора у них не было.

А вот Ромка Кукишер, в отличие от своих родственников, выкручивался, как мог. Он отрицал даже упоминание в разговорах с Николаевым имени Кирова. И уж конечно, не писал никому никаких анонимок. Избави бог! Его не убедили показания его собственного отца и дядей, в которых ему, Ромке Кукишу, отводилась чуть ли ни главная роль в организации убийства Кирова. А уж какой там "троцкистско-террористический центр", какой такой "блок комсомольских активистов", — от этого Ромка открещивался изо всех сил, понимая, что любое его признание — дорога на тот свет.