Александр Прозоров: Дорога цариц

В Судьбищенской битве очевидцы говорят о пяти тысячах погибших, Разрядная книга же перечисляет триста двадцать детей боярских и тридцать четыре стрельца.

В результате пожара в Москве, случившегося при набеге Девлет-Гирея в 1571 году, по словам очевидцев, сгорела стопятидесятитысячная русская армия и еще около восьмисот тысяч жителей столицы. Между тем синодики поименно перечисляют немногим более двухсот (не тысяч, а просто двухсот) скончавшихся служилых людей.

Кстати, после взятия Казани, битва в которой также описывается как: «двое суток вывозили погибших», синодики тоже едва превысили двести погибших.

В Новгороде очевидцы насчитали семьсот тысяч убитых опричниками людей. По документам же — тысяча пятьсот пять погибших и триста арестованных.

В 1572 году Россия ждала второго нашествия османской армии. В преддверии этого события держава, напрягая все свои ресурсы, выставила в поле максимально возможное число ратных людей. По мнению очевидцев, русских собралось от пятидесяти до семидесяти трех тысяч человек, а османов и татар — « …по смете и по языком с царем и с царевичи и с пашою турских и крымъских, и нагайских, и черкаских людей 150 000 и больши; да вогненново бою было 20 000 янычаней» («Московский летописец»).

Разрядная книга сухо пересчитывает: « всего во всех полкех со всеми воеводами всяких людей 20 034 чел., опричь Мишки с казаки ».

Получается, двадцать тысяч ополченцев вырезали практически полностью сто семьдесят тысяч османов с союзниками, лучшую, после русской, армию Европы? Или все-таки согласимся, что численность врагов тоже преувеличена очевидцами в три-четыре раза?

Из всего вышеизложенного видно, что истории про стотысячные армии XVI века относятся к области фантастики. Столько ратных людей на Русской равнине просто не существовало. На восточном направлении численность ведущих боевые действия полков никогда не превышала десять тысяч воинов, в Ливонской войне армии крайне редко дотягивали даже до одной тысячи человек.

Например, в знаменитой битве при Лялицах, в которой армия князя Хворостинина разгромила войска знаменитого шведского полководца Понтуса Делагарди и после которой Швеция запросила «Плюсское перемирие», так вот в этой эпической битве с одной стороны сражалось двести человек, а с другой — сто сорок шесть.

Наверное, этих фактов вполне достаточно, чтобы представить себе характер и размеры военных походов того периода и размах тогдашних сражений. Посаженная на коней царская свита в реалиях XVI века представляла собой грозную силу, и взять средний европейский город для нее не составляло особого труда. Были бы только пушки, чтобы стену разворотить.

Наверное, рассказ о Великом Новгороде тоже вызвал у читателей немалое разочарование. «А как же Новгородский погром? — наверняка возмутились они. — Если в романе есть Новгород и Иван Грозный, то обязательно должен быть и погром с грудами трупов и кровавыми реками!»

И здесь в плане исторической реставрации с «Новгородским погромом» имеются большие проблемы: «… Затем последовали казни, продолжавшиеся до 15 февраля. Было казнено с применением различных пыток множество горожан, включая женщин и детей. Иван велел обливать новгородцев зажигательной смесью и затем, обгорелых и ещё живых, сбрасывать в Волхов; иных перед утоплением волочили за санями; а жен их он повелел за руки и за ноги младенцев к матерям своим привязать, и с великой высоты бросать в воду. Священники и монахи после различных издевательств были забиты дубинами и сброшены туда же. Современники сообщают, что Волхов был запружен трупами. Людей забивали до смерти палками, бросали в реку Волхов, ставили на правёж, чтобы принудить их к отдаче всего своего имущества, жарили в раскаленной муке. Были дни, когда число убитых достигало полутора тысяч; дни, в которые избивалось 500–600 человек, считались счастливыми… »

Заканчивается все это выводом:

« Увидев безграничную любовь к себе новгородцев и их преданность, Иван Грозный дрогнул сердцем и приказал всячески облагородить и укрепить Великий Новгород, украсить его, выстроить здесь прекрасный дворец и перенести сюда свою столицу из Александровской слободы. В знак своей любви к новгородскому люду государь приказал отлить для Великого Новгорода огромный колокол, и переселился в сей град уже через год, даже не дождавшись окончания строительства… »