Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Зато за состоянием его спины следила с неусыпной бдительностью. В понедельник она сказала ему:

– Вы не делали упражнений в выходные.

– И правда.

– Нельзя забывать. Вы сейчас формируете мускулатуру, от которой будет зависеть вся ваша дальнейшая жизнь. Два дня перерыва – это много потерянного времени.

– Мне нравится быть горбатым. Прикосновение к горбу приносит счастье.

– Горбуны преждевременно умирали от асфиксии. Вы же не этого хотите, верно?

– Итальянский писатель Эрри де Лука утверждал, что горбун – это человек, чьи крылья растут внутрь спины.

– Очень красиво, но совершенно неверно. Прошу вас относиться к моим предписаниям серьезно.

Ее тон, горячей привычного, воодушевил его, и Деодат решился написать любовное послание, которое и оставил на ее письменном столе в конце сеанса. На следующий день она приняла его со своей обычной доброжелательностью. Он дождался массажа, чтобы заговорить с ней.

– Вы прочли мое письмо?

– Да.

– И как вы собираетесь реагировать?

– Как видите.

– Вам совершенно все равно, что я до безумия влюблен в вас?

– Я этого не говорила.

– А что же вы сказали?

– Ничего.

– Вы толкаете меня на самоубийство.

– Даже не думайте!

– А вам-то что за дело?

– Вы мой пациент.

Ответ ошеломил его. Она, казалось, тоже была удивлена тем, что сказала. Он воспользовался этой брешью в панцире кинезиолога, чтобы подняться, схватить ее и поцеловать. Она не сопротивлялась – ни во время поцелуя, ни во время того, что за ним последовало. Ему даже показалось, что она проявила энтузиазм.

– Вы позволяете такое всем пациентам?

– Это впервые.

– Почему?

– Не знаю. Вы не оставили мне времени на раздумья.

Это вошло в привычку. Пять раз в неделю в конце сеанса вместо массажа они занимались любовью. Поскольку он был последним пациентом в течение рабочего дня, это не нарушало ее расписания. Но и тянуть время не стоило: Саския торопилась вернуться к мужу.

– Вы его любите?

– Это вас не касается.

– А меня, меня вы любите?

– Это вас не касается.

– Все-таки немного касается.

У нее был особый дар уходить, не ответив. Деодат смотрел, как она торопливо удаляется: «Малиновка. Только малиновка способна на такие фортели. Ни одна другая птица не допустит подобной неверности». Он примерял к ее поведению нравы пернатых, во-первых, потому, что любил ее, а еще потому, что к ней были неприложимы все правила человеческого адюльтера: со всей очевидностью Саския не испытывала угрызений совести и не терзалась. Когда он занимался с ней любовью на массажном столе, то прекрасно видел, что никакие треволнения ее не посещают.

– Вам этого достаточно? Вы не хотите узнать меня получше?

Она пожимала плечами. Никакой пренебрежительности в ее поведении. Она спала с ним, вот и все. Было бы из-за чего огород городить.

Это его восхищало. Как бы и он хотел, по ее примеру, перенять повадки зяблика! Он страдал от человеческой привязанности к женщине столь уравновешенной, что в ней не оставалось ничего человеческого. Он проклинал себя за то, что упрекал своих бывших подружек в вечной неудовлетворенности: он бы зарыдал от радости, если бы Саския проявила хоть долю того, что он принимал за исключительно женский изъян, поскольку воплощал сейчас мужской аналог неудовлетворенности.

Да, он был глубоко не удовлетворен этой связью. И возмущен тем, что кинезиологу большего и не нужно. А когда он начинал ей же жаловаться и она в конце концов говорила то, что он сам произносил тысячу раз в подобных случаях («Наверное, нам пора остановиться»), он испытывал муки мученические.

«Пожинаешь то, что посеял», – думал он, и вместо утешения это рассуждение вгоняло его в еще большие терзания. Как ужасно оказалось любить! «В любви всегда один страдает, а другой скучает», – гласила поговорка. Он столько раз был тем, кто скучал, что теперь с ужасом открывал для себя противоположную роль. Он горько сожалел о скуке, той элегантной и приятной позе, столь далекой от унижения, в котором отныне существовал.

– Вам со мной скучно?

– Нет, ничего подобного.

«Естественно, она же малиновка. Хватит уже приписывать ей человеческие эмоции».

– А вы скучаете по мне, когда меня нет?

Глаза малиновки округлялись от удивления, что являлось ответом красноречивым и доводящим до отчаяния.

Сколько раз он советовал своим бывшим возлюбленным радоваться тому, что они имеют, вместо того чтобы сожалеть о том, чего у них нет. Угодив в собственные сети, он был сражен. «Какая странная судьба! Страстно увлеченный птицами с самого детства, теперь я сам влюбился в птицу, и это катастрофа».