Айбек - Навои

Перо плавно скользит по бумаге. Слова свободно нанизываются на золотую нить стиха. Они горят в строчках, словно жемчужины, сверкают новыми красками, новым блеском. Поэт радуется простой чистой красоте языка своих стихов. Строки заполнили страницу. Возник новый букет цветов на родном языке. Поэт отложил калам в сторону и прочитал про себя:

Поэт положил газель между страницами книги. Облегченно вздохнув, он поднялся с места и поставил чернильницу на полку. Его глаза остановились на шкатулке из слоновой кости китайской работы. Навои любил изящные вещи. Он подумал: «В Хорасане есть удивительные мастера во всех областях искусства. Среди ремесленников много способных, умелых, трудолюбивых людей. Почему, например, нельзя изготовлять в Герате китайский фарфор, китайские шелка, кашмирские шали? Следует развивать ремесло, надо поощрять людей, могущих поднять эти ремесла до высот искусства».

Навои вспомнил, какие изумительные вещи — изделия рук гератских мастеров — он недавно видел на празднике ремесленников. Он был убежден, что многие привозимые из дальних стран редкости можно было бы изготовлять в самом, Герате.

Навои озяб. Он сел перед мангалом и слегка помешал медными щипцами подернувшиеся пеплом угли. Потом сложил руки и снова предался поэтическим фантазиям. «Час размышения лучше, чем год благочестия!» Ему хотелось создать большие поэмы, образцы силы и красоты родного языка. Мысли его витали в прекрасных садах древних легенд. Почему золотые ворота этих садов закрыты для его народа? Разве его народ в чем-нибудь уступает арабам или иранцам? Нет! Он должен создать для своих современников неувядающие цветники поэзии.

Дверь медленно отворилась, и появился Шейх Бахлул, недавно поступивший на службу к поэту. Это был скромный, смиренный, образованный юноша, мягкого нрава. Ценя высокие достоинства своего хозяина, Шейх Бахлул считал для себя честью служить ему.

— Пожалуйте, что скажете? — рассеянно спросил Навои.

— Его величество султан справлялся о вас в Доме увеселений — ответил Шейх Бахлул.

Навои помолчал, опустив голову, потом недовольным голосом произнес:

— Скажите, что я скоро приду.

Шейх Бахлул кивнул головой и вышел. Поэт накинул поверх шелкового халата легкую шубу отороченную бобровым мехом. На улице, у ворот, он сел на коня и отправился во дворец.

В Доме увеселений дворцовые служители встретили Навои с обычным почтением.

Поэт поднялся на второй этаж. С четырех сторон на площадку лестницы выходили четыре комнаты, между ними находился обширный зал, на стенах которого были изображены картины битв и походов. Хусейн Байкара принял Навои в этом зале. После обычного поклона Навои осведомился о здоровье государя и, усевшись, устремил взор на роспись стен. Он внимательно рассматривал героев: они вздымали коней на дыбы и метали стрелы или защищаясь щитом от ударов, заносили меч над головой врага. В лицах людей не хватало живости, движения, они казались неестественными.

Хусейн Байкара начал жаловаться на некоторых правителей государства. Пользуясь случаем, Навои высказал свои наблюдения и пожелания, касающиеся государственных дел. Он говорил, что необходимо уделять внимание земледелию и ремеслам, способствующим процветанию страны, и особенно важно покровительствовать ученым, поэтам, художникам и музыкантам.

— Государь всегда должен быть осведомлен о том, что делается в столице и во всех областях страны, он должен тщательно следить за деятельностью своих чиновников, — говорил Навои.

Хусейн Байкара внимательно слушал поэта. Затем, слегка сдвинув на затылок большую шапку с каракулевым верхом, он с улыбкой объявил, что пригласил поэта с определенной целью: он предлагает Алишеру должность эмира в диване.