Айбек - Навои

— Хакан, вам надлежит быть искусным врачом и уметь исцелять раненое сердце. По мнению вашего покорного слуги, меч здесь не нужен.

Хусейн Байкара не ответил. Собеседники сидели, опустив головы, словно чем-то придавленные. Тягостное молчание нарушил Маджд-ад-дин Мухаммед.

— Поистине, — сказал он, надменно взглянув на Навои, — план его величества государя мира — плод здравого ума. Чтобы воспитывать грубый народ, нужен меч или, по крайней мере, палка. Народ не достоин снисхождения и милости.

— Народ требует истины и справедливости? — ответил Навои, стараясь сдержать свой гнев. — Не следует разбивать камнем уста, изрекающие истину, — нужно отрубить руки, стремящиеся поколебать устои правды. Право султана собирать налоги, но они не должны быть источником обогащения нескольких гнусных людей. Налоги следует взыскивать по определенным законам и установлениям, необходимо приспособить их к имущественному положению населения. Повторяю, ярость народа обоснованна. Наш, долг внять его голосу, терпеливо выслушать его жалобу.

— Дело зашло слишком, далеко, — резко возразил Хусейн Байкара — Когда людей, состоящих у нас на службе, забрасывают камнями, — это оскорбление венца. Пусть подают прошения и жалобы. Неужели: нужно поднимать бунт в столице?

— По нашему мнению, это вовсе не так, — возразил Навои. — Венец власти подобен солнцу в небе. Имеет ли отношение к власти камень, брошенный в голову какого-нибудь ненасытного дракона, вроде Ходжи Абдуллы Хатыба? Если люди берут в руки камень, значит, у них на сердце горе. Необходимо узнать, в чем это горе, и смыть его водой справедливости.

Хусейн Байкара промолчал. Он колебался. Подняв на поэта узкие, бегающие глаза, он печально сказал:

— Неблагодарных людей, вроде Ходжи Абдуллы, мы намерены наказать, можете нисколько в этом не сомневаться. Но бунтовщики, которые нарушили спокойствие в столице, тоже не должны остаться безнаказанными. Если, хотя бы для устрашения, мы не подвергнем их какой-либо каре, они, чего доброго, и в будущем осмелятся поднять бунт.

Навои обрадовался. Чтобы окончательно сломить упрямство султана, он сказал:

— Государь, если жизнь и достояние людей отданы на растерзание волкам и если люди стонут в лапах этих кровожадных тварей, то не прислушаться к их стонам — несправедливо. Тут нужны не угрозы и устрашения, а мягкость. В отношениях с народом следует опираться не на меч, а на справедливость, необходимо избавить народ от насилия и притеснения. Народ — это широкое море: если оно выйдет из берегов, то не пощадит ни царского дворца, ни хижины бедняка. Это огонь: от одной его искры сгорит и трава, и самое небо. Надо действовать добром. Если страна и народ счастливы, — власть в безопасности.

Султан колебался. Он не решался поступить вопреки мнению беков и советников; с другой стороны, плохо сложившаяся военная обстановка диктовала необходимость быстрейшего подавления мятежа в сердце государства — Герате. Хусейн Байкара, наконец, решился:

— Мы принимаем ваши соображения. Поручаем вам исполнить это тонкое дело. По воле аллаха, такой опытный и находчивый человек, как вы, скоро восстановит тишину и спокойствие в нашей столице. Разрешаем вам немедленно начать приготовления к путешествию.

Навои, как всегда, не возражая, принял поручение, которое считал полезным для народа и страны. Поклонившись в знак согласия, он спросил:

— Какой подарок привезет сей бедняк многострадальным жителям столицы? Каким лекарством вылечит ее обитателей?

— Всему миру известно, что я государь, а не лекарь, — пошутил Хусейн Байкара.

Навои любил веселую остроумную речь. Он мог бы красноречиво ответить султану, но на сей раз только улыбнулся и продолжал серьезным голосом:

— Когда ваш слуга прибудет в столицу, он должен порадовать горожан. Я хотел бы, чтобы вы почтили меня высочайшим указом.

— Каково бы могло быть его содержание? — спросил государь.

— Таково, чтобы каждое слово указа, как солнце, давало сердцу жизнь, — ответил Навои. — Каждая буква этого указа да будет морем справедливости! В нем могли бы заключаться обещания, что на головы жестоких, лицемерных чиновников, расхитителей народного добра, обрушится град камней.

Хусейн Байкара, не отвечая, лукаво улыбнулся. Потом он заговорил о других делах, которые следовало исполнить в Герате.

Когда поэт поднялся, собираясь уходить, султан сказал:

— Готовьтесь в дорогу. Мы скоро составим и вручим вам указ.