Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

С этими словами он простился с женщинами и дал им в провожатые двух пеших солдат. Те следовали за ними на почтительном расстоянии; к фрау Баби был приставлен третий солдат, который предупредил ее, что, если она хоть раз оглянется, он поступит с ней так же, как господь бог – с супругой Лота. [55]

Наконец трое сопровождающих отстали от них неподалеку от Лерхенфельдских городских ворот.

Когда женщины остановились у покинутой баррикады, чтобы немного передохнуть, и опустили свои ноши на груду камней, госпожа Барадлаи спросила у Эдит:

– Что же теперь будет?

– Теперь кирасиры Палвица станут охранять до утра дорогу, ведущую к Вене, по которой, как они думают, пойдет отряд Рихарда. Когда же они поймут, что их обманули, Рихард уже окажется в четырех часах езды от них, и его нелегко будет догнать.

– Умница! – воскликнула мать Рихарда, обнимая Эдит. – Так же твердо, как я верю в то, что есть бог на небе, так я верю и в то, что наступит время, когда в ео» ротах дома Барадлаи я первая встречу тебя, выходящей из кареты. Но как далек еще этот день!

– Пора идти, госпожа.

– Почему ты не говоришь мне «мама»?

– Нет, нет. Я суеверна. По-моему, тот, кто радуется, когда надо печалиться, совершает такой же грех, как тот, кто смеется в церкви. Пусть не будет мне радости до заветного дня! Кто знает, быть может, в ту минуту, когда я назову вас «мама», вы перестанете быть мне матерью, а я – невестой вашего сына. Нет, лучше уж я останусь суеверной. Проводите меня, пожалуйста, до монастыря.

Они довели Эдит до монастырских ворот, и фрау Баби засунула ее платье и корзину в свою большую кадушку; когда девушку впустили, обе женщины поспешили в город.

Возвратившуюся Эдит встретили в трапезной криками ужаса и изумления.

Ночью в монастыре никто не сомкнул глаз; когда сестра Ремигия одна вернулась из города и не могла объяснить, куда девалась Эдит и почему открыта вторая дверца кареты, – все были потрясены.

К тому же боязнь огласки не позволяла начать поиски.

Эдит появилась только утром. Монашенки засыпали ее вопросами: где она была, где пропадала?

Вечером расскажу, а теперь – нет.

Неслыханная дерзость!

Когда стало ясно, что ни уговоры, ни угрозы не помогут, пришлось прибегнуть к наказанию. Эдит не сопротивлялась.

Помогая девушке раздеться, монахини с изумлением взирали на ее разорванную и забрызганную грязью одежду: можно было подумать, что Эдит бродила по лесу! Но от нее так и не удалось добиться признания.

Принесли скамью и плеть. Но и это не помогло. До крови врезался ремень в белое девичье тело, но Эдит лишь стискивала зубы и при каждом унизительном ударе повторяла про себя одни и те же слова: «Милый Рихард! Милый Рихард!» Она шептала дорогое имя, пока не потеряла сознание.

Придя в себя, она обнаружила, что лежит в постели. Вся ее спина была залеплена пластырем. Голова горела.

Несмотря на жар, девушка поняла, что день клонится к вечеру. Долго же она пробыла в забытьи!

– Ну, теперь я могу сказать, где пропадала! – обратилась она к стоявшим возле ее кровати монахиням. – Ночью я пробралась к любимому мной человеку, капитану гусарского отряда, и до утра оставалась у него в комнате. Можете рассказать об этом всем.

Игуменья только всплеснула руками. Упаси бог кто-нибудь узнает! Все это надо сохранить в строжайшей тайне! Ведь если слух о похождениях Эдит просочится сквозь стены монастыря, конец его доброй славе!

Только теперь мать-игуменья поняла, почему посланный ею в семь часов утра к полковнику Палвицу гонец вернулся, привезя столь загадочный и не слишком деликатный ответ: полковник желал настоятельнице монастыря, чтобы гром поразил все ее богоугодное заведение!

А дело происходило так: когда гонец передал полковнику сообщенный ему сестрой Ремигией условный пароль и предупредил его, что к Гибеону должна прийти переодетая торговкой мать, чтобы уговорить сына бросить лагерь и уйти вместе с отрядом в Венгрию, Палвиц в ярости завопил:

– Черт побери! Значит, гусары уже ускакали. Я сам открыл им дорогу да еще велел проводить этих шпионок до города. Только бы мне узнать, кто была эта маленькая бестия в юбке, которая оставила меня с носом.

Но именно этого ему никто и не мог сказать.

Солнце клонится к закату, окрашивая в кровавый цвет разорванные тучи.

Будто океан раскаленной лавы катится по небу.

Меж пылающими краями алых туч лишь небольшой клочок чистого неба. Бледно-зеленое пятно.