Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

В это время вернулась госпожа Минденваро с выдержанной сливянкой и свежим калачом. Увидев, как смеется ее муж, она решила, что кум пустился в рискованные разговоры.

– Что у вас за веселье? Поделитесь со мной.

– Это не для женских ушей, – отрезал господин Адам. – Кум Зебулон рассказывает скабрезные анекдоты.

– Эх! Стоит вам, мужчинам, сойтись, и вы тотчас начинаете повесничать и угощать друг дружку всякими непристойностями, – осуждающе заметила целомудренная дама и поспешила вновь оставить их наедине, чтобы ее нежного слуха не коснулось что-нибудь неприличное.

– До чего прискорбный случай, милый ты мой друг! – продолжал Зебулон. – Но послушай, что было дальше…

– Сначала хлебнем-ка нашей доброй сливянки. Она сразу поможет тебе забыть все злоключения. Нет на свете лучшего напитка.

Зебулона не пришлось долго упрашивать. Но; даже набив рот калачом, он не приостановил своего печального повествования.

– Получив повозку, я в ту же ночь подался в соседнюю деревню, к приятелю. Но не успел я даже передохнуть, как на мой след набрел патруль. Приятель спрятал меня в погребе, где я просидел два дня и две ночи в бочке. Пока патруль не убрался, мне подавали еду и питье через боковое отверстие в ней.

Господин Адам чуть не свалился на пол от хохота; он опрокинулся на спинку кушетки, слушая горестные признания своего друга.

Зебулон рассердился:

– В этом нет ничего смешного, мой милый. Подумай только – просидеть двое суток в бочке и с ужасом ожидать, что ее откупорят.

Но если бы господин Адам попытался вызвать в своем воображении эту картину, он бы окончательно потерял способность говорить серьезно.

– Давай закурим, старина. Так и разговор лучше клеится. У меня в ларчике припасено отменное курево.

С этими словами он сунул в рот себе и гостю по мундштуку из гусиного пера. Другой конец мундштука, сделанный из вишни, был прикреплен к глиняной чашечке, в которой и горел табак. В общем, то была самая обыкновенная глиняная трубка.

Господин Зебулон зажал в зубах этот своего рода кларнет, испускающий вместо звуков дым, зажег от свечи бумажный фитилек, скрутив его предварительно из листка, который он вырвал из затрепанного словаря «Calepinus», [85]и закурил. Потом примял горящую бумажку о чубук и, пуская густые клубы дыма, некоторое время следил за ними, высоко вскинув брови. Наконец, тяжело вздохнув, стал продолжать рассказ.

– Сидеть в бочке еще куда ни шло, это – забава. Ведь жил же в бочке Диоген. Но послушай, что стряслось после!.. Как только ушел патруль, приятель мой и говорит: «Друг мой, Зебулон, здесь тебе оставаться больше нельзя, пожалуй, навлечешь на меня беду. Отныне тебе придется скрываться и жить под вымышленным именем». Я и сам предпочитаю инкогнито жизни в бочке pleno titulo. [86]И вот он вырядил меня в батрацкое отрепье, повез к какому-то винокуру-арендатору, живущему в шести милях от тех мест, и подрядил к нему поденщиком. Ну, думаю, здесь и устроюсь, как нельзя (лучше, никто меня не опознает. Ладно, так и быть… С четырех часов утра и до семи вечера я таскал жбан с бардой, кормил предназначенный на убой скот, вывозил на тачке солод и, как свинья, ходил по самое горло в грязи. Под конец мне стало мерещиться, что я и впрямь превратился в борова.

Стараясь сдержать разбиравший его смех, господин Адам искусал весь чубук. Чтобы не обидеть Зебулона, он даже отвернулся в сторону.

– Наконец невтерпеж мне стала жизнь поденщика. Тогда и решил я приехать к тебе. Но вот вопрос: как осуществить такую поездку. Путь не близкий, а всюду шныряют немцы. Однажды к нам заехал почтенный евреи, корчмарь. Старик был с женой, которая кормила грудью уже девятнадцатую дочку. Я открылся корчмарю, посулил ему все, что он захочет, и сверх этого еще пять форинтов, только бы он ухитрился провезти меня через немецкие посты и доставить к тебе. Он заверил меня, что я могу всецело на него положиться, и на другой же день, тщательно спрятав меня в глубине повозки, вывез из злосчастной винокурни. Старик убеждал меня, что опасаться нечего, но я порядочно трусил. Наконец надо мной сжалилась жена еврея: она нарядила меня женщиной, одолжив свое платье. А когда нам встречался патруль, она клала мне на руки свою малышку, и я Делал вид, будто кормлю ее грудью. Это для большою правдоподобия. Так я и перехитрил немцев.

Теперь уж никакая земная сила не могла удержать господина Адама от смеха. Трубка выпала из его рта, и он захохотал во все горло. Вылитый бегемот!