Джигиты дружно захохотали. Рассмеялся и Ерназар.
— Поблагодарим жену Маулена, — сказал он, — за то, что она метнула в него нож, а не копье. Иначе сидели бы мы здесь не на зиянате, а на поминках.
Ага-бий сделал омовение лица, давая понять гостям, что с забавами покончено и пора приступать к делу. Он же объявил нынче совет, а коли объявил, надо и вести его.
Джигиты повторили вслед за Ерназаром омовение и замерли, ожидая от ага-бия и его помощников каких-то важных сообщений.
Ерназар обратился к сидевпшму по правую руку от него Фазылу:
— Ну, судья, есть нынче желающие присоединиться к нам?
— Желающих много, ага-бий, но отобрали мы толь ко двух, — ответил, чуть приподнявшись, Фазыл. — Первый — юноша по имени Ерназар, сын Кабыл-бия из рода кенегес…
— Братец Фазыл, не называй никого по родам, не разделять надо людей, а объединять. Пусть все считают себя сынами одного племени — каракалпаков.
— Хорошо, великий ага-бий! Но я побоялся, как бы не спутали джигитов с одинаковыми именами. Пусть вместо рода будет другое определение. Назову сына Кабыл-бия Ерназаром-младшим.
Маулен-желтый, как уже известно, никогда прежде не встревавший в чужой разговор, нынче стал словоохотливым. Не успел судья Фазыл закончить свою мысль, Маулен тут же вставил словечко:
— Вот меня кличут Маулен-кандекли, то есть Маулен из рода кандекли. И я с этим смирился, единственно чтобы не огорчать своих кичливых родственников. Они считают себя избранниками божьими и хотят видеть каждого кандекли или муллой, или сборщиком налогов, или казначеем хана. Мне тоже советуют выбрать для себя какую-нибудь важную должность…
— Какую же должность ты хотел бы занять, брат Маулен? — глянул настороженно на хозяина юрты Ерназар.
— Любую, но лучше ту, которая повыше.
— Для степняка, отмеченного копьем жены, выше должности, чем глава семьи, нет, — сказал ага-бий. — Но и с ней ты не справляешься.
Напоминание о копье вызвало вновь веселое оживление в юрте. Джигиты показывали пальцами на Маулена-желтого и насмешливо выкрикивали: «Отбери у жены копье, это оружие мужчины!»
Скорбная гримаса исказила лицо Маулена. Никто не видел его таким огорченным и печальным. Оказывается, нерасторопный, бестолковый и забывчивый Маулен мечтал о высокой должности при ага-бии! И вот эту мечту его погасили.
Мечту Маулена погасили, а вот обиду и злобу в сердце зажгли. Кинул он ненавидящий взгляд на ага-бия и вышел из юрты.
— Кто знает юношу Ерназара-младшего и что может о нем сказать? — спросил ага-бий, когда хозяин юрты удалился.
Приподнялся с паласа есаул Артык.
— Наш новый агабиец учился в одном медресе с Сеидмухамедом, младшим братом хивинского хана, что правит ныне в добром здравии нами. Духовные отцы укрепили в нем веру в силу и справедливость всевышнего, одарили его знаниями, воспитали чувство уважения и преданности власти, освященной аллахом…
Торжественная и льстивая речь есаула поразила всех, никто так громко не восхвалял вступающего в совет агабийцев. Никому в голову не приходило ставить новичка выше остальных участников зияпата. Неловко почувствовали себя джигиты и опустили стыдливо глаза, будто провинились в чем-то перед этим воспитанником ханского медресе.
— Воспитали чувство уважения и преданности власти, освященной аллахом, — повторил Ерназар, пытливо рассматривая юного агабийца.
Худеньким, хрупким был этот однокашник ханского брата. На бледном лице его горели черные, пронзительно смелые глаза. Он, кажется, все видел насквозь и все понимал. Ум светился во взгляде, ум взрослого, многоопытного человека. Но не добрый ум — скрытный, завистливый. Многого хотел этот юноша и ко многому стремился. Торопливости, однако, в его характере не было. Он знал, сколько надо сделать шагов, чтобы достичь цели. Цель, видимо, у него была дерзкая. И идти к ней надо отсюда, из юрты Маулена-желтого. Так решил юноша.
— Повелевайте, великий ага-бий! — дрожащим от волнения голосом произнес Ерназар-младший. Голова была поднята, глаза преданно смотрели на предводителя агабийцев.
— Не время повелевать, — холодно заметил Ерназар. — Повтори правила игры нашей!
Звонко, как камешки, падающие на сухую землю, прозвучали слова юноши:
— Если я совершу неблаговидный поступок, провинюсь перед моим народом, не выполню повеление великого ага-бия, пусть бог проклянет меня! Пусть великий бий выколет мне глаза!
Страшным было наказание, ожидающее провинившегося. Произнес же клятву юноша легко, с радостью какой-то, будто пел веселую песню.
Читать дальше