Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

«Артналетчики» вынуждены были, высоко подняв руки, дружно сдаться, над каждым из них навис меч возмездия, не исключая женщин...

Фань Чжэнмэй и Фэн Чжаофэн тайно покинули город «Алеет Восток» и бросились в столицу с повинной, где от имени «Артналетчиков» убедительно просили ЦК по делам культурной революции не применять диктатуру в отношении широких масс «Артналетчиков», сделать им снисхождение.

«Невестка Пань» в тот же день была схвачена и посажена во временную тюрьму. Через несколько дней состоялся общегородской показательный судебный процесс, на котором было объявлено об отсрочке исполнения смертных приговоров за преступления, подпадающие под определение «контрреволюционер, пойманный с поличным».

Говорили, что во время показательного судебного процесса «Невестка Пань» держалась достойно, не была высокомерна, и в то же время не низкопоклонничала, все предъявляемые обвинения признавала, не выкручивалась. Как и прежде, она превосходно подискутировала, пополемизировала. После объявления приговора с большим подъемом пыталась выступить в защиту широких масс «Артналетчиков», но сказала всего несколько слов и ее увели...

Провинциальная и городская радиостанции передали записанные на пленку на месте событий сообщения о большой победе — разгроме банды «Артналетчиков» и о показательном судебном процессе и вынесенных на нем приговорах. Провинциальные и городские газеты опубликовали важные передовые статьи и уведомление о взятии на учет бывших «Артналетчиков» и их тщательной проверке.

Наш радиоприемник старший брат сдал в скупочный магазин и из-за отсутствия денег он еще не был выкуплен. Поэтому я слушал радио у дяди Цзяна. Не дослушав до конца, я убежал домой, бросился на кан и, обхватив руками голову, горько заплакал.

Меня, естественно, не подвергали тщательной проверке. Я, восемнадцатилетний парень, понимал, что мне повезло, и в то же время было стыдно. Если бы я вместе с множеством других «Артналетчиков» был осужден на показательном процессе, возможно мое сердечное страдание было бы несколько слабее.

Но если бы такое случилось, то мать могла этого не вынести и сойти с ума.

Героизм и трагикомизм, на что меня так страстно тянуло, отныне был похоронен в глубине моего сердца.

Тогда я плакал долго-долго.

Я один раз тайком от матери побывал на Первом машиностроительном заводе, побывал, чтобы отдать дань уважения героизму и трагикомическому духу, свойственным моей натуре, и к чему меня так сильно тянуло.

Получилось так, что ни одной идеи, ни одной духовной цели, к осуществлению которых стремился не достиг.

Все окна в зданиях Первого машиностроительного завода были разбиты. Кругом валялись осколки стекла, разбитого пулями. Какие-то дети собирали пули. Рассказывали, что в первый день, кое-кому из них удавалось насобирать по полному ведру пуль и от их продажи заработать несколько десятков юаней.

На всех стенах зданий были выбоины. В одном цехе я сосчитал их, набралось больше сорока!

Сейчас все это ушло в прошлое, стало историей. То, что оно ушло в прошлое, сомнений не вызывает. Но стало ли оно историей на самом деле? На какую страницу истории все это записать? Ни на какую страницу не хочет вписываться. Однако «великая культурная революция» доподлинно вошла в анналы истории. Может быть из-за того, что она была развернута все-таки великим человеком? Если она не сможет излучать яркий свет, то не сможет тысячи лет предостерегать современников. Однако надеюсь, что моя «исповедь», возможно, станет дополнением к истории, станет выражением соболезнования тем, кто сложил свои «головы во время «великой культурной революции», а также послужит некоторым «назиданием» для многих миллионов простых китайцев...

Пань Фушэн уже умер. Какие по нему были сделаны выводы, я не знаю.

А где Фань Чжэнмэй?

Где теперь Фэн Чжаофэн?

Где «Невестка Пань»?

Если они уже вышли из наших временных пролетарских тюрем, если их не приговорили к пожизненному заключению за деяния в годы «великой культурной революции», если они приобрели свободу слова, то я желаю им хороших жен или мужей, каждому теплого семейного очага, истинно нормальной спокойной жизни...

Все десятилетние бедствия эпохи героев ушли в прошлое.

Всем нам теперь уже за сорок.

Конфуций говорил: 40 лет — возраст зрелый.

«В истории было много выдающихся личностей, но самые выдающиеся те, которые живут сегодня».