Бернард Корнуэлл: Азенкур

– Убейте его! – заорал Перрил своим подручным, но те не сдвинулись с места, и Перрил отчаянно взмахнул алебардой, целя Ланферелю в живот.

Француз легко и небрежно отвел удар, затем поднял меч и сделал единственный выпад.

Клинок вонзился Перрилу в глотку, хлынула кровь. По языку, медленно вывалившемуся изо рта, густо заструился поток крови, проливаясь на меч и пятная руку Ланфереля, не защищенную боевой перчаткой. На миг двое застыли недвижно, затем Перрил, не сводя глаз с убийцы, осел на землю, и Ланферель, выдернув меч, перебросил его Хуку.

– Довольно! Довольно! – Вдоль английского войска, оглашая приказ, скакал латник в одежде с королевским гербом. – Прекратите убивать! Остановитесь! Довольно!

Хук, бредя обратно к строю, поднял взгляд к серым тучам над пашней Азенкура.

Перед английской армией простиралось поле, усыпанное телами убитых и раненых. Трупов было явно больше, чем всех воинов Генриха перед сегодняшней бойней. Изуродованные и окровавленные тела в доспехах лежали бесчисленными грудами – растоптанные, истерзанные, смятые. Люди и кони, брошенное оружие, поверженные флаги, погибшие надежды. Поле, засеянное озимой пшеницей, принесло кровавую жатву.

В дальнем его краю, позади трупов, позади агонии и рыданий, поворачивал к северу третий французский полк.

Французское войско уходило прочь, оставляя Азенкур, торопясь скрыться от смехотворно малой армии, превратившей мир в кровавое месиво.

Все было кончено.

Ясный и холодный ноябрьский день полнился звоном церковных колоколов, радостными криками и звуками песен.

Хук прежде не видел таких толп. Лондон чествовал короля и его победу. Из водяных башен лилось вино, на перекрестках красовались бутафорские замки. Хоры из мальчиков, стариков и девочек, изображающих ангелов, пророков и невинных дев, распевали хвалебные гимны. Король в простом платье, без короны и скипетра, ехал по улицам, за ним следовали знатнейшие из пленников – герцоги Орлеанский и Бурбонский, маршал Франции, еще герцоги и бесчисленные графы, встречаемые добродушными насмешками толпы. Рядом с конными лучниками, охраняющими пленных, сновали мальчишки, силясь дотянуть руку и коснуться зачехленных луков и вложенных в ножны мечей.

– Ты там был? – не отставали они от лучников. – Ты там был?

– Был, – отвечал Хук, уже удаляясь от процессии, криков, гимнов и кружащих в воздухе белых голубей.

С четырьмя спутниками он свернул в узкие улочки к северу от Чипсайда. Отец Кристофер уводил всадников все дальше в проулки, такие тесные, что ехать пришлось друг за другом, то и дело наклоняя голову, чтобы не удариться о нависающие верхние этажи дощатых домов. На Хуке была кольчуга, две пары штанов для тепла, стеганая куртка и сапоги, снятые под Азенкуром с убитого французского графа. Поверх одежды красовался новый налатник с львиным гербом сэра Джона Корнуолла, шею облегала золотая цепь – знак сентенарской должности. Шлем из миланской стали, лишь слегка оцарапанный ударом топора, был прицеплен к седельной луке, с пояса свисал бордоский меч с вырезанной на рукояти фигуркой коня – гербовым знаком француза, некогда владевшего и мечом, и шлемом.

– Я там был, – кивнул Хук встречному мальчишке в лохмотьях и добавил: – Мы все там были.

Вслед за отцом Кристофером он свернул за угол, пригнулся под свисающей со стены веткой плюща – знаком виноторговца – и выехал на тесную зловонную площадь, вдоль которой тянулись открытые сточные канавы. На северной стороне площади стояла церквушка – убогая, с глинобитными стенами и хлипкой дощатой колокольней. Треснувший колокол в меру сил добавлял грохота к буйной разноголосице, славящей победу Англии.

– Здесь, – указал на церквушку отец Кристофер.

Хук спрыгнул с коня и, шлепком отогнав очередного любопытного сорванца, помог спешиться Мелисанде. Поверх синего бархатного платья – подарка леди Бардольф, жены градоправителя Кале, – на ней был белый полотняный плащ, подбитый шерстью и отороченный лисьим мехом. Безногий нищий на деревянных подпорках заковылял к девушке, она опустила монету в протянутую руку и вошла в церковь следом за Хуком и отцом Кристофером.

– Ты там был? – подскочил сорванец к всаднику, последним слезавшему с коня.

– Был, – ответил Ланферель.

Он бросил монету Уиллу из Дейла, который остался стеречь коней, и последовал за остальными.

Земляной пол церквушки, устланный тростником, был замощен лишь на клиросе, внутри царил полумрак: высокие здания, выстроенные вокруг площади, загораживали свет. Священник, увидев трех мужчин и богато одетую женщину, прекратил звонить в колокол и с видимой робостью вышел к незнакомцам. Узнав отца Кристофера, облаченного в дорогое черное одеяние, священник вздохнул свободнее.