Сергей Лексутов - Полночный путь

Серик не успел ответить, кот вырвался из плена — торчал из-под шубы, растопырив лапы, и дико шипел, аки змеюка.

Анастасия отпрянула от неожиданности, и тут же весело расхохоталась. Серик смущенно пробормотал:

— Да вот, подобрал на пепелище дома своего — совсем одичал…

Глаза Анастасии округлились, она тихо спросила:

— Твои все?.. — не договорила, замерла.

Серик улыбнулся, сказал оживленно:

— Да нет, што ты! На Москву ушли…

От своей кельи в развевающейся рясе широко шагал настоятель, еще издали зычно заорал:

— Э-гей! Так не пойдет! Не позволю обниматься с многобожником! И венчаться по ихнему обряду не позволю! — и угрожающе потряс посохом.

Когда он приблизился, Серик примирительно проговорил:

— Да я што? Я не против креститься…

Грозный вид тут же слетел с настоятеля, он широко перекрестил обоих, спросил:

— Когда будешь креститься?

— Да хоть сейчас! — легкомысленно выпалил Серик.

Настоятель строго нахмурился, медленно, веско выговорил:

— Поскольку ты закоренелый многобожник, креститься будешь, как крестились первые русичи.

Серик пожал плечами; мол, тебе виднее…

Настоятель зычно гаркнул воротному стражу:

— Вели баню топить! — страж тут же опрометью умчался.

Настоятель озабоченно проговорил:

— Надо бы попоститься перед крещением…

Серик изумился:

— Я ли не постился!? Столько дней впроголодь…

Набежало несколько монахов, настоятель принялся властно распоряжаться, и тут до Серика дошло, почему торопится настоятель: да он просто опасается, что Серик передумает! Тем временем двое монахов взяли Серика под руки, и повели к гостевым кельям. Кот, перепуганный толчеей и многолюдством, забился к Серику под мышку, и притих. В келье монах строго приказал:

— Разоблачайся!

— Што, совсем? — изумился Серик.

Второй монах ехидно проворчал:

— А ты што, во чреве матери так и сидел, в сапогах и шубе?

Серик скинул шубу. Кот выбрался на свет божий, настороженно разглядывая все горящими глазищами, и втягивая воздух ноздрями. Монахи не удивились, только строго покосились на кота. Серик стащил подкольчужную рубаху, которую носил для тепла поверх своего кафтана, пошитого из сохачьей шкуры, стащил и сам кафтан, скинул сапоги, портки, посконную рубаху, и встал перед монахами голый и непривычно темный для русича. Во время сидения в горах от жары частенько ходили, в чем мать родила, вот кожа и потемнела, аки у степных людей. Один монах сказал:

— Шубу накинь. Знатная у тебя шуба, княжеская…

Серик накинул шубу, монах кинул под ноги Серика растоптанные бахилы из старых валенок, коротко бросил:

— Пошли…

Они вывели его из кельи, поддерживая под руки, кот, было, кинулся за ними, но перед его носом захлопнули дверь, монах хмуро обронил:

— Не боись, повар-послушник накормит твоего котищу. Доброе дело делаешь, божью тварь не бросил…

Выйдя во двор, они пошли и не ко храму, и не к воротам; а прошли к низенькой дубовой дверце в тыне в противоположной от ворот стене. Протиснувшись через дверцу, оказались на берегу речки. То, что это речка, Серик догадался по полосам тальников по бокам заснеженной ленты. В прошлое свое посещение обители, он так ни разу и не вышел за ворота, занятый лишь одним; как бы увидеть Анастасию… У берега уже была прорублена широкая прорубь, у проруби стоял настоятель, остальные монахи — чуть в сторонке, на берегу. Видать лед только-только лег, и был некрепок. Серик почувствовал, как все тело наливается тяжестью и каким-то жаром, будто расплавленным свинцом, и в то же время земля под ногами не чувствовалась, будто его несло по воздуху.

— Настоятель опустил в темную воду огромный серебряный крест, и принялся творить молитву, а монахи тем временем стройно запели. Сотворив молитву, настоятель добродушно и буднично обронил:

— Залезай. Тут не глубоко, тебе по плечи будет, и течение слабое…

Серик скинул бахилы, шубу и медленно спустился в прорубь. Под ногами ощутил довольно плотное песчаное дно, плечи приятно щекотали редкие льдинки. Серик почему-то не разбирал, что говорил речитативом настоятель, зычным голосом, разносящимся далеко окрест. Пение монахов вдруг взвилось пронзительное и торжествующее, будто его поднял ввысь голос настоятеля, и Серик вдруг увидел, что все окрест осветилось ярким светом, будто вышел Ярило из-за туч, и даже метель замерла. Сколько это продолжалось, он не знал, но, наконец, кончилось; песнопение смолкло, метель тут же швырнула в лицо пригоршню колючих снежинок. Монахи помогли выбраться ему из проруби, закутали в мягкую холщевую простыню, накинули шубу, надели на ноги бахилы. Серик и правда чувствовал себя заново родившимся; во всем теле была странная легкость, а в голове пустота полнейшая. Настоятель внимательно поглядел ему в лицо, сказал: