Дмитрий Колосов - Император вынимает меч

Балеарский пращник хорош в дальнем бою, ибо никто с такой меткостью не умеет бросать камни, что немудрено, ведь отрок с Балеар не получал еды, покуда не собьет меткими бросками с ветвей немалое число мишеней. В сражение балеар берет с собой три пращи: для дальнего, среднего и ближнего боя — страшное оружие, о чем знают те, кто с ним сталкивался. Град камней осыпает противника, но чем ближе у того достает мужества подойти, чем тот напористей, тем неуверенней чувствует балеар, ибо не приучен сражаться мечом и не имеет доспехов, рассчитывая лишь на ловкость и быстрые ноги. Потому дротик для балеара страшен, ведь камень может и ранить; дротик, не встречая брони, почти наверняка сразит. Потому-то балеары и дали лишь два залпа — из дальней и средней пращи, после чего, не вытаскивая пращу для ближнего боя, обратились в бегство, преследуемые воодушевленными успехом велитами.

Следом сшиблись всадники. Конные галлы и иберы Гасдрубала атаковали римскую кавалерию. Римляне уступали числом и, верно, долго не устояли б, но конное сражение происходило на небольшом клочке земли между рекой и сближающимися пехотными полками. Карфагенские наемники не могли использовать здесь свой перевес, ибо воины стояли столь близко друг к другу, что конный бой вскоре перерос в свалку, а кое-где всадники даже сошли с лошадей и рубились пешими.

На другом крыле Махарбал с нумидийцами набросился на конницу союзников. Африканские варвары использовали свою любимую тактику — наскакивали и забрасывали врагов дротиками, не вступая в рукопашную схватку. Немало италиков пало с коней, но прочие упрямо держались, не позволяя нумидийцам выйти в тыл римского войска.

Покуда всадники мерялись доблестью и числом, сошлись между собой и фаланги. Метнув пилумы, римляне тут же сошлись в мечи. Так приказал Варрон, сознававший преимущество неприятельских флангов и потому торопившийся решить исход сражения в центре. Яростный бой завязался по всей линии фронта. Галлы и иберы сражались отчаянно. Первые, пугающие мощным телосложением и презрением в смерти, со всего маху обрушивали на щиты и шлемы врагов тяжелые мечи, вторые полагались не на силу, а на умение, выискивая короткими острыми клинками бреши в защите легионеров. Но трудно найти такую брешь, когда перед тобой настоящая стена из щитов, из-за которых то и дело выскакивают смертельно разящие клинки. Трудно пробить эту стену и ударом сверху, с какой бы силой не нанесен этот удар. Стальная полоса — окантовка скутума — выдержит, а если же меч пойдет напрямик, в слепой надежде сокрушить обитую кожей преграду, его встретит умбон, которым можно еще и ударить. Великолепен римский шит для воина, сражающегося в строю. Особенно если противник и вовсе лишен этого щита, изуродованного пилумом и потому отброшенного. Тогда он обречен, его не спасут ни галльская сила, ни иберийская сноровка. Римлянин отразит пять, десять, а если нужно, и двадцать ударов, а потом улучит момент и выбросит вперед правую руку, до половины вгоняя клинок в могучую грудь галла или багря кровью белоснежный хитон ибера.

Шаг за шагом ганнибаловы наемники начали подаваться назад, оставляя на земле окровавленные тела. Шаг за шагом.

Победоносно взревели римские трубы, командиры подбадривали воинов, побуждая в них рвение.

— Еще удар! — и мы сомнем их! — кричал Гемин Сервилий, начальствующий над фалангой.

— Полнатужитесь-ка ребята! — хрипели легаты.

— Вперед, ленивые псы! — рычали центурионы.

Карфагенская фаланга начала прогибаться в центре, где натиск был особенно силен. Еще усилие — и она будет разорвана надвое. И тогда — конец! Наемники бросятся в бегство, и ливийцы с конницей уже ничем не смогут помочь. Ганнибал обнажил меч и вступил в бой, собственным примером ободряя солдат. Он тупил клинок о неприятельскую сталь, с надеждой посматривая туда, где в туче пыли мелькали шлемы и конские гривы. Все должно было решиться именно там…

— Нам их не опрокинуть! — крикнул Махарбалу вырвавшийся из пыльного облака офицер.

— Вижу! — прорычал в ответ старый вояка. — Тогда применим старый трюк! Действуйте, ребята!

Стоявший подле нумидийский князек понял своего командира с полуслова. Он свистнул, и пять сотен всадников бросились к римлянам. Не доскакав двух десятков шагов, нумидийцы спешились и сложили у ног дротики и мечи, давая понять, что сдаются. Весьма удивленные таким поворотом событий, римляне окружили пленников и повлекли их в тыл. Кое-кто пытался вязать перебежчиков, но Павел запретил это делать.