Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

Ослепление, всеобщее ослепление поразило власть имущих.

В морозной дымке всходило кровавое солнце тысяча девятьсот пятого года…

Третьего января Путиловский завод с его тринадцатью тысячами рабочих забастовал. Были выработаны новые требования: заработная плата устанавливается не по произволу хозяев, а по соглашению между мастерами и делегатами от рабочих; на Путиловском заводе создается постоянный комитет из представителей администрации и рабочих, этот комитет разрешает все споры, и ни один рабочий не может быть уволен без согласия комитета; рабочий день ограничить восемью часами; сверхурочные работы отменить, за исключением тех, на которые рабочие дают согласие, но в последнем случае оплачивать их вдвое выше, чем урочные; заработная плата для женщин не меньше семидесяти копеек в день; улучшить вентиляцию в кузнечном цехе; установить заработную плату для мужчин не меньше одного рубля в день; никто не подвергается взысканию за участие в забастовке; за время забастовки уплатить полностью.

Градоначальник Фуллон вызвал Георгия Аполлоновича к телефону и, крайне взволнованный, попросил прекратить забастовку.

— Я, батюшка, человек военный, простой и бесхитростный, человек верующий, привык с уважением относиться к служителям церкви. Дайте мне слово, что вы не допустите выступления рабочих, и я не позволю тронуть вас. Трое из уволенных будут приняты обратно…

— Поздно, генерал. — Гапон ошарашил градоначальника. — Вы можете арестовать меня, но если в течение двух дней путиловские рабочие не получат удовлетворения новых требований, забастовка перекинется на другие заводы. И это не все… Рабочие столицы, возможно, пойдут с петицией к государю. Прошу, не посылайте казаков. Все будет в полном порядке и мирно. Рабочий класс просит только, чтобы его голос был услышан…

Четвертого января отца Георгия вызвали к начальнику главного тюремного управления. Угрожая увольнением от должности священника пересыльной тюрьмы, начальник требовал немедленно прекратить стачку. Георгий Аполлонович твердил: «Поздно, господа… Никто не слушал меня, теперь поздно…»

Пятого января градоначальник, надрываясь, кричал в телефон, что дело зашло слишком далеко, он бессилен способствовать удовлетворению требований рабочих в обстановке неповиновения, что теперь ответственность за возможные неблагоприятные события ложится на Гапона, главу рабочей организации.

В ночь с шестого на седьмое января, убоявшись ареста, Гапон покинул свою квартиру.

Седьмого января, откликнувшись на призыв большевиков поддержать путиловцев, бастовало более ста тридцати тысяч человек: стачка превратилась во всеобщую.

Восьмого января утром Гапон получил приватную аудиенцию у министра юстиции Муравьева. Несколько рабочих расположились вблизи министерства, чтобы сообщить товарищам, если их водитель будет арестован.

— Ответьте откровенно, что все это значит? — Муравьев с любопытством разглядывал необычного священнослужителя. Лицо незаурядное: высокий лоб, удлиненные, монгольского разреза, глаза, в которых светится ум проповедника. Кто он? Новоявленный Гришка Отрепьев, самозванец из тех, что каждый раз возникают на Руси в смутные времена? Или мессия, в котором так нуждается исстрадавшаяся родина? Что известно о нем доподлинно?

Объявился в столице из полтавской глуши, окончил Духовную академию. Был священником в приюте, проповедовал для бедных, возился с нищими, утешал, таскался по ночлежкам. Потом получил место в братской миссии церкви Галерной гавани, завел обширные знакомства в рабочей среде и впервые тогда начал говорить с ними о создании общества взаимопомощи неимущих. Стал популярен, приобрел благоволение митрополита, пошел в гору — занял должность священника Красного Креста. Страдал от доносов. Председатель комитета Петербургских приютов писал в охранное отделение — «бунтовщик в рясе»… Сергей Васильевич Зубатов, переведенный из Москвы начальником политической полиции в департаменте, пытался прибрать Гапона к рукам, видя в нем удобную фигуру для достижения своих целей. Но Гапон не дался. Ознакомившись с деятельностью вубатовских рабочих организаций, составил резкий доклад: единственное средство к улучшению рабочего класса — свободные и независимые организации по образцу английских, а зубатовская политика только развращает участников организаций и препятствует привлечению в них искренних людей, желающих без задней мысли помочь неимущим. При этом добавил, что участие духовенства в организациях Зубатова позорит церковь…