Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

Сашка Никулин привалился к забору, по-волчьи завыл, подняв лицо к морозному небу с огромной луной. Федор Афанасьевич переждал приступ отчаяния, снова подхватил Никулина под локоть, потащил за собой.

— Глупой ты, Саша, — сказал сердито. — Поешь Лазаря, а того не знаешь — очень ты нужен нам…

— Брешешь! Сострадая, брешешь! — Сашка вырвался, утвердив костыли, набычился — головой вперед. — Куда тащишь меня?

— Успокойся, Саша. — Федор Афанасьевич тоже выставил голову, шутливо боднул Никулина. — Зачем же мне врать? Не приучен, душу не убью… А идем мы ко мне на квартиру. Лизавета Балашова постелит, согреет воды — помоешься… Идем, идем, утром как следует побалакаем!

— Не пьяный, нечего до утра тянуть! — Сашка уперся. — Выкладывай, чего хочешь?

— Ну, ежели не пьяный… Ты погляди на себя, Саша. Георгиевский кавалер, чего ни скажешь — рот откроют, слушая. И полиция не посмеет тронуть. Понял? Мы тебя, милый, так нагрузим… Работать надо, Саша, работать!

— Да что я могу?! — в лицо Афанасьеву крякнул Сашка. — Книжек в руках два года не держал! О чем говорить-то?

— А все о том же… Мы, большевики, стоим за поражение правительства… Ленин, знаешь, как трактует? Дело русской свободы зависит во многом от военных поражений царизма. А «патриотов», знаешь, сколько развелось? Трудно с ними бороться… Ему, к примеру, доказываешь, что проигранные сражения выгодны рабочему классу, а он кричит: братья кровь проливают, а вы тут, сволочи, отсиживаетесь, подкоп под народных героев ведете! А кто же людям глаза откроет, что кровь-то напрасная? Ты, Александр! Ногу потерял, не голову… В трактир ходи не водку жрать — рассказывай. В гости позовут — рассказывай, в церкви, в бане, на базаре — везде рассказывай! И еще вот что. Таких-то, безногих да безруких, в городе наберется достаточно. Попробуй-ка сколотить их в кучку. Воинское братство — сила. Надобно, Саша, чтоб эта сила на нас работала… Эх, Саша! Чует сердце, славная будет година. Нюхай воздух, Саша, грозой наносит…

Сашка отходчиво усмехнулся; зажав костыль под мышкой, потер замерзшее ухо. Луна сияла, как начищенный пятиалтынный, под ногами редких прохожих — морозный скряп. До майских гроз еще надо было дожить.

В конце декабря с Путиловского завода уволили четырех мастеровых, членов организации «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», созданной крестьянским сыном, священником пересыльной тюрьмы Георгием Аполлоповичем Гапоном. В увольнении собратьев организация усмотрела дерзкий вызов, брошенный по ее адресу, и послала депутацию к директору завода Смирнову. Директор заявил о незаконности вмешательства посторонних в отношения между заводской администрацией и рабочими. Не успокоившись, «Собрание» постановило направить еще одну депутацию, во главе с отцом Георгием, — к градоначальнику. Резолюция, принятая по этому поводу, гласила: «Отношения между капиталом и трудом в России ненормальны, доказательством служит произвол, применяемый мастерами по отношению к рабочим; мы просим правительство потребовать от администрации Путиловского завода немедленного увольнения мастера Тетявкина, виновника беспричинного расчета четырех рабочих и постоянно причиняющего рабочим всякие несправедливости; мы просим немедленного обратного приема на завод четырех рабочих, уволенных за то, что они состоят членами „Собрания“; доводя об этом до сведения градоначальника и фабричного инспектора, мы просим их принять меры к тому, чтобы подобные факты не повторялись в будущем; если законные желания рабочих не будут выполнены, то „Собрание“ снимет с себя всякую ответственность за беспорядки, которые могут вспыхнуть в столице».

Генерал Фуллон, ознакомившись со столь любопытным документом, изумленно воскликнул:

— Но ведь это революция! Вы угрожаете спокойствию столицы!

— Ничего подобного, — возразил Гапон. — Мои рабочие хотят только поддержать своих товарищей. Но если их требования не будут удовлетворены, спокойствию города действительно создается угроза…

Градоначальник нетвердым голосом пообещал сделать со своей стороны все возможное. Затрезвонили телефоны, помчались курьеры, посыпались донесения, записки, но все напрасно: администрация Путиловского завода оставалась непреклонной. Накануне Нового года Георгий Аполлонович самолично отправился к Смирнову, три часа горячо убеждал уступить и тем самым избежать забастовки. Уехал Гапон, не добившись положительного результата. Завод выполнял спешные заказы военного и морского ведомств; допустить послабление значило поставить под угрозу нужды сражающейся армии и чрезвычайно ослабленного неравными боями морского флота.