Геннадий Комраков - Мост в бесконечность

Окончив совещание, князь поблагодарил присутствующих, оставшись один в который раз перечитал письмо Гапона, полученное днем. «Рабочие и жители Петербурга разных сословий желают и должны видеть царя, 9-го сего января, в воскресенье, в два часа дня, на Дворцовой площади… Пусть он выйдет, как истинный царь, с мужественным сердцем к своему народу… Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая до сих пор еще существовала… Копия сего, как оправдательный документ нравственного характера, снята и будет доведена до сведения всего русского народа».

Оx-xo-xo, в два часа дня на Дворцовой площади… Хорошее письмецо. Не оправдательный документ, а разведывательные сведения для составления диспозиции. Цены нет этому письму: откуда пойдут, куда. Все как на тарелочке…

Ночью в отделениях «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» вслух читали петицию государю:

— Слушайте, товарищи! «Меры против нищеты народной… Передача земли народу и отмена выкупных платежей… Отмена косвенных налогов… Меры против невежества и бесправия! Немедленное возвращение пострадавших за политические, религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки… Объявление свободы и неприкосновенности личности, свобода слова, печати, совести в деле религии… Всеобщее и обязательное народное образование на государственный счет… Равенство перед законом всех без исключения… Меры против гнета капитала над трудом… Свобода потребителъско-производственных и профессиональных союзов, — немедленно. Восьмичасовой рабочий день… Свобода борьбы труда с капиталом — немедленно…»

— Согласны подать эту петицию?

— Согла-асны!

— Подписывайте.

Георгий Аполлонович присутствовал в помещении Нарвского отделения. Толпились посторонние — газетчики, писатели, представители революционных партий. Когда подписали петицию, Гапон осипшим голосом сказал:

— Братья! Много добра сделали социалисты рабочему классу. Принесли ему свое чистое сердце и самоотверженную душу, отдавали за него свою жизнь и свободу. Всеми помыслами нашими должны мы любить и уважать их. И от всего рабочего народа я низко кланяюсь им. — Отец Георгий отвесил земной поклон. — Одна у нас теперь к ним просьба: не мешайте! Дайте нам до конца исполнить наше дело. Пусть не будет ни красных флагов, ни оружия…

Утром стали собираться затемно. Празднично одетые, с женами и детьми, рабочие толпились на дороге, ожидая руководителей. В голове колонны — хоругви, иконы, портреты царя. Появился отец Георгий. Утомленный до изнеможения, сорвал голос, говорил шепотом.

— Ну, с богом…

Рядом с Гапоном шагал начальник инструментальной мастерской Путиловского завода инженер Рутенберг. Через год с небольшим, когда священник станет на путь прямого сотрудничества с охранкой, эсер Рутенберг заманит его на пустую дачу в Озерках: Георгия Аполлоновича повесят. А покамест — рядом…

На шоссе толпу встретили и пошли внереди с обнаженными головами помощник полицейского пристава Жолткевич и околоточный Шорников. Заставляли сворачивать встречные повозки, очищали путь мирному шествию. Когда раздастся первый залп, помощник пристава бросится вперед: «Что вы делаете? В крестный ход стреляете!» Следующим залпом будет тяжело ранен. Рядом с ним упадет убитый околоточный.

«Спа-аси, господи, люди-и твоя и благослови достояние твое-е…»

Из-за Нарвских ворот с шашками наголо вылетел кавалерийский отряд. Толпа расступилась, казаки промчались по образовавшемуся коридору.

— Вперед, друзья! — прохрипел Гапон. Люди сомкнулись, двинулись дальше.

«Побе-еды благоверному императору нашему Николаю Александро-овичу-у…»

Выйдя за поворот улицы, увидели пехоту: серая стена и проблески штыков.

Скрываясь от возможного ареста после студенческой демонстрации на Страстной площади в Москве, домой в Иваново-Вознесенск вернулся Андрей Бубнов.

Папаша его, Сергей Ефремович, человек уважаемый — член городской управы, не подозревая об истинной причине, заставившей сына покинуть первопрестольную столицу, весьма был обрадован:

— Вот и хорошо! Отдохни, сынок…

Сергею Ефремовичу хотелось обстоятельно побеседовать с Андрюшей, узнать, к чему стремится в теперешней жизни. Может, надо устроить куда поспособнее? Это с полным удовольствием. Благо знакомства приличные водятся, в управе-то заседает с первыми людьми Иваново-Вознесенска. Но сын заторопился — потом, потом! — переоделся, отшвырнув студенческую форму, похлебал наваристых щей, отведал материнского пирога и был таков. Куда на ночь глядя, зачем — ничего не известно. Что там ни говори, мало у нынешней молодежи почтения к родителям…