Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

А рядом еще один тандем… криминальный: Руцкой и Бирштейн, фонд «Возрождение». Продажа в Европу химикатов, минералов и еще какой-то хрени. Без налогов, почти подпольно. Якубовский хорошо знает Бирштейна, познакомились они в Канаде…

— Кто такой?

— Агент безопасной национальности, Борис Иосифович Бирштейн, он же Бирштайн, гражданин Швейцарии, Канады и еще Коста-Рики, по-моему…

— Так бывает?

— Мафия. Кормит Руцкого, ищет подходы к Ельцину, прежде всего — к Илюшину, его помощнику, тот любит подарки, и чем дороже, тем лучше…

Но самый главный человек — это Руцкой. Наши клоуны из Швейцарии, Бирштейн и компания, играют на всех роялях сразу. Так что беги, родной, к Бурбулису, он там у вас самый умный, как говорят, потому что Баранников и его мальчики в КГБ, такие же… орденоносцы… вот-вот рядом с Руцким и Хасом встанут! Под их знамена бросятся. И мы все тогда получим. Все, с лихвой! Пойми: от Ельцина он, Баранников, уже все взял. А тут — совсем другой фильм, новый, где Руслан Имранович… главный режиссер и благодарный продюсер. Руцкой — Президент, Хасбулатов — премьер, Баранников — вице-президет… И вся контора, еще раз говорю, уйдет в Белый дом вместе с Баранниковым. Те ментально им ближе, понимаешь? — Короче говоря, Дима просит о встрече.

— Со мной? — испугался Алешка.

— Сдурел? Нет, он окончательно сдурел…Вы посмотрите! Ты-то, брат, на хрена ему сдался? Ты, конечно, не мужчина, а одно счастье, у тебя большое будущее, я согласен! Будущее. Но не настоящее? С Бурбулисом, разумеется! Можно и с Ельциным, конечно, Дима не откажется, чем выше, тем лучше, он и так уже в небесах, только жизнь в Канаде для него — как несостоявшееся самоубийство…

У Якубовского на каждый чих, чтоб ты понимал, есть свой квиточек. Цифры, расписки… Все подшито, все в папках. Аккуратно разложено. И копии есть. В другом сейфе.

Генералы, конечно, опытные люди, а все, между прочим, доверяли бумаге.

Караулов сдвинул ноги и сел на диване поближе к Алешке.

— Если Геннадий Эдуардович пожелает, я ему хоть сейчас личную гарантию настрочу. Так, мол, и так, бухгалтерия у Якубовского в полном ажуре сохранилась… знаю, что говорю…

Алешка протянул свой стакан.

— Налей. Офигеть можно, Караулов! У тебя дом, где можно офигеть. Ты это… все знаешь и не боишься… по улицам ходить…

Караулов взял пиво, последнюю банку.

— Каждый человек — прирожденный правитель земли, — важно сказал он. — Это не я, это Честертон так думал… Хорошая мысль.

— Слушай, мы в России живем, — возразил Алешка. — В России плохо может быть бесконечно.

— Каждый, брат, каждый, — уверенно сказал Караулов. — Каждый человек — прирожденный правитель земли… И ты, и я. Обидно, парень, если это не так…

«Чого ж не взяти, як дают? — Это шо ж… плохо, да?., любити Украину? Кого ж любити, якшо не Днипро, сады и нэньку ридну?.. Ельцина, что ли?»

Леонид Макарович все время переходил с украинского на русский. Ему каждый день приходилось говорить на двух языках, то на русском, то на родном, вот язык и смешался, так ведь все нынче смешалось — свобода, а в Россию, пятки задрав, бегут не только русские или евреи, но и украинцы — даже из Одессы.

Бегут те, кто хорошо знает свой собственный народ. Кто чувствует: рухнут не только зарплаты, сейчас рухнет вся украинская экономика, ибо заводы, раз приватизация, будут поделены так, как учил в «Малиновке» Попандопуло: «Это — тебе, это — все тебе, это — тоже тебе…»

В одну харю, короче. Хохол никогда не заплатит (даже хохлу!) так, как платила Советская власть, когда цены в стране строго регулировал Госплан. Киев и Харьков жили даже чуть лучше, чем Москва, потому что продукты из колхозов здесь, на рынках, были дешевле, в сезон особенно, ведь вокруг Киева и Харькова — одни грядки.

Так вот: если нет контроля, такие, как Попандопуло, быстро выйдут «из берегов» и так всех прижмут-о! «москали» отдыхают…

Гоголь, его Иван Иванович и его Иван Никифорович. Портрет целого народа. Эти люди умеют ненавидеть.

После истории с Черноморским флотом Леонид Макарович неважно спал по ночам. То есть спал-то он как раз хорошо, храпел так, что любимая женщина сбегала за стенку, в соседнюю спальню, благо здесь, в Конче-Заспе, такая резиденция, целый полк поместится, не меньше. А вот засыпал он с трудом: ворочался, ворочался, уже спал, но ему снилось, что он не спит, значит надо лечь поудобнее, на бочок, засунуть под живот подушку, пусть живот в ней, в подушке, утонет, ведь живот у Леонида Макаровича огромный, как дыня, то ж не живот, то одно удовольствие!