Виктор Шкловский - О мастерах старинных 1714 – 1812

Ту бумагу коллегия слушала и постановила: приказать комиссару Батищеву строить в нынешнее удобное время мельницу с прилежанием и, что если это строение его, Батищева, нерадением построено не будет и учинится в работе остановка, взыскать убытки с него, со штрафом.

Комиссар Батищев мельницу построил, но опять донес, что воды в пруде много, и, чтобы та вода не пропадала, просил еще разрешения построить пильную мельницу у приказа, перестроить палисад вокруг старого завода, так как «в старом городке великое утеснение в строении и может быть от того пожарный случай».

Слушали донесение в коллегии, постановили: бумагу подшить к делу.

Шумела вода на новой запруде, шумели батищевские передачи.

Шла война. Тянулись переговоры.

Империя строилась.

Придумал Батищев новые лафеты, к лафетам такие колеса, чтобы они не рассыхались никогда, потому что сделаны они без втулки, а сами спицы, расширяясь и сходясь друг к другу, образуют как бы свод вокруг оси лафета.

На этих лафетах ходили русские пушки на далекие рубежи.

Шел октябрь 1721 года. Батищев вечером сказал Тане:

– Стреляют что-то…

Действительно, там, внизу реки, в Петербурге, бухали пушки.

– Может, лед идет, Яша?

– Лед-то идет, но не потому канонада. Посмотрим, Таня. Оденься потеплее.

Вышли. Осень, дождь. Шумит река. Ветер скрипит одинокими соснами, оставленными на вырубках.

Дальний Питер чуть виднеется.

Пахнет морем, осенним листом и сосновой щепой.

Уже скоро ночь. И вдруг загорелись за Невой пламенем фитили, образуя синеватыми линиями здание со столбами и шпилями. Рядом со зданием появились два воина в синем огне; один – с правой стороны – имел на щите русского двуглавого орла; у левого воина на щите были изображены три шведские короны. Русский богатырь протянул руку с мечом – и пал швед.

Гремели салюты, а над Батищевым ветер качал высокие, синие, при свете фейерверков, сосны. Они качались, вплетая в ветер зеленые своп ветки. Огни салютов удлиняли тени, тени сосен бежали, качаясь, по Охте, по Неве.

Тут в небо поднялись ракеты, над городом загорелся щит, и на щите был виден русский воин, топчущий конем змею.

То была любимая потеха Петра – фейерверк.

Пороха было сожжено, как на большой битве. Содрогался воздух; при вспышке ракет было видно – по реке идет осенний ладожский лед.

Стих салют. А сосны все качались. В темном небе плыла без звука луна; белая, как прочищенная напильником сталь, местами она темнела, будто сквозь нее просвечивает темное небо. Пахло порохом.

Стало тихо, так тихо, что слышно, как льдины шуршат на реке.

– Мир, – негромко сказала Таня. – Теперь не будешь по свету маяться.

Это было двадцать второго октября 1721 года.

Вскоре под барабан был прочитан на улицах и площадях милостивый манифест по поводу окончания войны.

На Охте его читали у церкви Иосифа Древодельца. Манифест извещал о больших льготах и снисхождениях. Говорилось в нем:

«Каторжников и колодников разобрать, а разобрав, определить: у которых ноздри не вынуты и клейма на щеки и лоб не положены, тем быть по-прежнему на службе, а которые из них на службу не годны, а также посадских и других чинов людей отпустить в дома их и крестьян отдать вотчинникам их; а которые хотя назначены на свободу, а у них ноздри вынуты и другие какие знаки положены, послать в Сибирь и определить по городам, дать им волю».

Крестились люди, вздыхая.

К милости в то время были люди непривычны, и законы в то время были строгие: за ношение сапог с железными гвоздями в каблуках положена была, например, каторга.

А тут послабление, потому что победа и не нужны уже больше к галерным веслам каторжники.

Застучали еще веселее в городе топоры, начали подниматься деревянные и каменные дома. Больше кораблей пришло в Петербург. Больше барок стало скрипеть причалами у пристани.

Потом настала зима.

На Охте кругом замело, только у самой плотины завода чернела быстрина.

Приехал на пороховой завод генерал Брюс, посмотрел плотины, амбары, в которых обтачивали пушки, пороховые мельницы, проверил счета – оказалось, что все верно, расхода немного, машины работают хорошо, дают добрый порох.

Батищев же доложил, что есть в работе большая помеха от утеснения строения.

Генерал уехал.

Вскоре взорвало пороховой амбар и опалило четырех человек. Было следствие: не ходили ли пороховые ученики и плотники со свечой или с лучиной? Оказалось, ходили, но с фонарем.

Решено было комиссара Батищева послать опять сержантом в понтонную роту.