Виктор Шкловский - Энергия заблуждения. Книга о сюжете

Двухэтажный дом боком стоит в Ясной Поляне, он очень стар. Я говорю, что он стоит боком потому, что это только часть когда-то не достроенного дома, в котором родился мальчик, младший сын подполковника Лев Николаевич Толстой.

В этом доме уютно, но все не на месте: окна, лестницы, даже двери.

Странный, всем известный дом похож на путника; нет, на странника, который после долгой дороги как бы присел на краю шоссе.

В доме осталась от старой стройки подвальная комната. Окно здесь расположено очень высоко.

Комната предназначена была для хранения окороков.

Другой дом находится на стороне, очень далеко, за высоко выросшими деревьями.

Там была школа, в которой преподавал сам Лев Николаевич, а учителями были у него студенты, выгнанные из университета, один из этих студентов был учеником Федорова.

Федоров говорил, что надо воскресить всех мертвых; человечество должно ставить перед собой как будто бы невыполнимые задачи, после этого воскресения человечество оставит землю, как старую прихожую, и не спеша займет космос.

Федорова знал Лев Николаевич, и Федоров служил в библиотеке, она теперь расширена, названа Ленинской. Один из учеников Федорова, он же учитель крестьянских детей в школе Толстого, станет в прощальном романе «Воскресение» человеком, с которым уйдет Катюша Маслова в далекую ссылку.

Уйдет потому, что есть другой: Нехлюдов, которого она любила и любит, она идет простить любовь, у нее похищенную, за обиды, за позднее раскаяние.

Места здесь старые, и лес, окружающий дом, после смерти Льва Николаевича вырос, но не посуровел; его никто не рубит, и он зарос веселыми березами.

Вот это есть второй кабинет Льва Николаевича, в подземной тихой комнате, бывшей кладовой.

Здесь Лев Николаевич писал, отделенный от других людей несколькими ступеньками.

Там было тихо, под сводами; был другой кабинет, в котором бывали гости, в котором Лев Николаевич тоже писал книги и принимал гостей. На стене большая гравюра с корзиной орхидей.

Там ангелы, божья матерь.

Все это было красиво, и все это прошло; но прямо на гравюре полки для книг. Гравюра со временем превратилась в обои.

В комнате стоит шкаф, книжный шкаф, в нем энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.

В словаре статья «Марксизм».

Мир, в котором жил Лев Николаевич, огромен, в нем все изменялось.

Все двигалось; Лев Николаевич изучал в этом мире греческий язык, чтобы помочь сыну-гимназисту, сын не доучился, а Лев Николаевич читал Гомера в подлиннике, находил время для справок по энциклопедии.

В мире, огромном, как вход в космос, все двигалось; двигалось само бытие.

Лев Николаевич книги не портил.

Книг у него было очень много, и все прочесть было почти невозможно.

Он обгонял свое время, так полотнище флага бежит под струями попутного ветра.

Был этот флаг, трепет его между воспоминаниями и надеждами, так написал поэт Батюшков, восход его был перебит безумием.

Батюшков называл надежду «воспоминаниями о будущем».

В энциклопедии Лев Николаевич твердой, уверенной рукой человека, который умел держать в руках лопату и карандаш, отметил место в статье «Марксизм».

Отделены карандашом слова «бытие определяет сознание».

Бытие ступенчато, оно разновременно, в нем сталкиваются, или мирно стоят рядом осознанные эпохи бытия.

Лев Николаевич был в надеждах, что человечество оставит старые берега и уйдет в океан всепознания. Построит новый мир как бы без времени, а верил он в то, что есть вечное.

Вечное прошлое, лежит оно и на крестьянском занятии; вечное – это крестьянский двор и соха. Вечное – это деревни хлеборобов, вечное – труд, который не изменяется.

Вспомним о человеке до истории.

Прошел когда-то человек и оставил свои человеческие следы, случайно они окаменели, рядом с ними были следы такие же, поменьше.

Прошли женщина и ребенок. Время – это смены.

В Апокалипсисе говорится: будет Страшный суд, и небо взовьется, как свиток пергамента, и времени больше не станет.

Мы живем, и наши внуки будут жить, если мы будем достаточно мудры и достаточно сильны в эпоху смены времен.

Лев Николаевич, он же граф Лев Николаевич Толстой, он же помещик в Ясной Поляне, Лев Николаевич дорожил историей.

Мимо его ворот шел тракт из Киева в Москву.