Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Постой, – прервал я сестру. – Ты уверена, что крысиный яд принесли, когда здесь был дядя Дэвид?

– Конечно уверена! Ты думаешь, я могу забыть, когда моих котов так оскорбляют? Это случилось на третий день после приезда дяди Дэвида, но в доме не было яда, когда он пожаловался, поэтому пришлось привозить из амбулатории. У тети Маделин там всегда есть яд, потому что ей досаждают мыши, но это ее вина, ведь она не держит кота. Будь у нее кот, как Озимандия…

– Джейн, кто привез яд из амбулатории? Ты не помнишь? Фланниган или О’Мэлли? Или… мистер Драммонд?

– Нет, не мистер Драммонд, – серьезно ответила Джейн, подняв ко мне заплаканное лицо. – Мистер Драммонд всегда был так ласков с моими котами и говорил, как они ловко ловят мышей. Нет, это мама сказала, что нам нужен яд, и она сама поехала за ним в амбулаторию.

Я решил подумать об этом позже. Потом разберусь, что все это значит.

Всему найдется простое объяснение, но сейчас я чувствовал такую усталость, что и думать не мог. Когда начну разбираться, сам, наверное, буду недоумевать, как же это я проявил такую тупость. Позднее, но не теперь.

Озимандия умер, и я, словно издалека, видел, как организую маленькие похороны. Я вырыл могилку в отдаленном углу сада, Джон сколотил крест, а Элеонора написала углем: «Озимандия. 1885–1891. Покойся с миром».

Дети разговаривали у могилы. Я слышал их, но находился так далеко, что слова казались мне иностранными.

– Было бы неверно скорбеть вечно. Я слишком молода, чтобы стать затворницей, но, когда я умру, вы увидите, что в моем сердце написано «Озимандия».

– Джейн, в твоем сердце не хватит места! «Озимандия» гораздо длиннее «Кале».

Я перед этим осмотрел чердак и обнаружил, что все блюдечки с крысиным ядом уже удалили, кроме одного – его явно просто забыли.

– И было бы несправедливо винить маму в небрежности горничной, – услышал я издалека свой голос.

– Я ее не виню, но…

Дети опять принялись спорить. Я сказал Джейн, чтобы ни в коем случае не говорила о яде матери, поскольку для нее будет мучительно знать, что она, пусть и не специально, приложила руку к смерти Озимандии.

Я не хотел, чтобы мать знала, что мне известно про яд из амбулатории.

– Да, мы должны пощадить маму. Представь, как она будет переживать, если узнает. – Это добавила Элеонора.

– Мама никогда себя не простит, – задумчиво согласилась Джейн. – Да, мы ее пощадим.

Потом я оказался в библиотеке. Один, без всяких мыслей.

Я вообще не мог думать.

Прошло много времени. Уже когда смеркалось, я подумал: она, должно быть, не в своем уме.

От этой мысли мне стало легче, это все равно что думать об отвратительных пороках как о промысле Божьем. Сумасшедшая. Не подлежит ответственности. Ее можно только пожалеть и помочь ей.

Я сел за стол, зажег лампу и попытался все осмыслить. Сначала подумал о моем отце. Почему мне никогда не приходило в голову, что его убила мать? Ведь мотив был у нее, а не у Драммонда. Конечно, Драммонд мог узнать об этом… потом. Нет, я не собираюсь обелять Драммонда. Он тоже убийца. Может быть, отца или моего дядю он не убивал, но Макгоуана точно убил, в этом я не сомневался. И в любом случае это из-за Драммонда мать пала так низко, что пошла на убийство, чтобы содержать его и детей. Он виноват не меньше ее, а может быть, больше. И уж я постараюсь, чтобы он не ушел от наказания. Я пока не знал, как это сделать, но если хорошенько подумать, то наверняка изобрету что-нибудь.

Я долго думал.

Первая проблема – спасти мать. Безумие не защитит ее в суде, потому что невменяемость – это совсем не то, что сумасшествие. Имелся прецедент – дело Макнотена [19] Дэниел Макнотен – душевнобольной шотландец, лесоруб и разорившийся предприниматель-деревообработчик, покушавшийся в 1843 году на премьер-министра Великобритании Роберта Пиля и по ошибке застреливший его секретаря. . В ходе разбирательства говорили о том, что все зависит от того, понимал ли обвиняемый, что совершает преступление, или нет. Дядя Томас как-то раз рассказывал мне об этом. Правило жестокое, и многие доктора его не одобряют. Возможно, моя мать была невменяемой, но я в этом сомневался. Нет, риск для нее слишком велик, значит нужно избежать суда, и мне, как заявил бы Драммонд, придется обойти эти саксонские законы, чтобы найти решение.

Нет, все, конечно, должно быть совершенно по закону. Несчастный случай? Это слишком трудно. Самозащита? Это еще труднее, потому что у меня нет шансов спровоцировать Драммонда на нападение, которое можно будет выставить опасным для жизни. Но может быть, он нападет не на меня, а на кого-то другого.