Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Детей необходимо вывезти сюда! – в отчаянии вскричал я. – Вы должны снова затеять с ним переписку – помахать деньгами перед носом Макгоуана.

– Не пытайтесь меня учить, что я должен делать, – ожесточенно прервал он меня. – Я уже наслышался ваших приказов!

И вместо моих он стал слушать приказы Сары.

– Понимаю, Патрик никогда не расстанется со всеми четырьмя. – (Бедняжка Сара, да любое каменное сердце растаяло бы, когда она рассуждала об этом так спокойно, пытаясь сохранять мужество.) – Но может… удастся уговорить его расстаться с одним… или двумя…

Чарльз Мариотт начал объяснять что-то про возвращение и развод, но она не стала его слушать.

– Без Максвелла это исключено, – заявила она, и мое сердце чуть не разорвалось от гордости и облегчения. – Я больше никогда с ним не расстанусь.

Чарльз Мариотт помрачнел, когда она сказала это, но что он мог возразить? Сара – его сестра, и пусть я ему сто раз не нравился, он все же хотел для нее лучшего. И тогда Чарльз предложил:

– Я еще раз напишу Патрику, скажу, что подумываю сделать Неда моим наследником. Может быть, это убедит его отправить в Америку твоего старшего сына, чтобы я с ним познакомился.

И вот так получилось, что четырнадцатого декабря 1885 года я впервые встретился с досточтимым Патриком Эдвардом де Салисом, сыном и наследником одиннадцатого барона де Салиса из Кашельмары.

Ему исполнилось двенадцать, и Сара из всех своих детей чаще вспоминала именно его. Она была слишком хорошей матерью, чтобы любить кого-то из своих детей в ущерб другим, но если бы кого-нибудь из них и любила сильнее, то Неда.

– Я люблю всех моих детей, – снова и снова повторяла она мне. – Они все для меня значат что-нибудь особенное.

И это было удивительно, но не только потому, что отвечало действительности, но и потому, что женщина, обладающая меньшим достоинством, в сложившихся обстоятельствах чувствовала бы себя подавленной. Например, ее второй сын Джон был идиотом, а многие родители считают оскорбительным для себя, когда у них рождаются такие дети, но я ни разу не слышал от Сары недоброго слова в его адрес. Она все время твердила, какой он ласковый, и ни слова о том, что мальчик не умеет ни читать, ни писать. Но я знал об этом, поскольку мисс Маделин де Салис из амбулатории поделилась этим с Эйлин, а уж мисс де Салис ни разу в жизни не солгала. Потом была ее младшая дочь, Джейн, зачатая так, что сам дьявол ужаснулся бы. К тому же она была некрасивая и дерзкая девочка, если верить мисс де Салис. «Ах, Джейн такая красотка, она будет привлекательной, когда вырастет, не удивлюсь, если даже привлекательнее Элеоноры», – сказала Сара с такой искренностью, что я даже подумал, уж не привирала ли мисс де Салис. «Она, конечно, немного капризна, но у всех детей бывает период, когда они капризничают».

О Джейн она говорила даже больше, чем о Джоне и Элеоноре, но о Неде еще больше, чем о Джейн.

Я отправился с Сарой в гавань встречать пароход, хотя Чарльз Мариотт не хотел, чтобы я там был, и предупредил сестру, что не поедет, если поеду я. Сара заявила, что и слышать об этом не хочет, и они поссорились, и Чарльз остался дома в благородном гневе, а мы с Сарой в его коляске поехали в гавань.

Сара так нервничала, я боялся, как бы она не упала в обморок. Пассажиры начали сходить по трапу, а она принялась говорить – и все ни о чем конкретном, – и цеплялась за мою руку, словно боялась упасть от волнения, и все это время шарила глазами по толпе – где ее дорогой мальчик.

Удивительно, что, несмотря на ее возбуждение, я его заметил первым. Он стоял, облокотившись на борт, на палубе и оглядывал толпу внизу. Я видел его раз или два, когда он отправлялся на прогулки верхом вместе с отцом, и узнал золотистый блеск его волос.

Сара начала плакать, но от восторга и счастья. Она все повторяла, что никак не может поверить в его приезд, а когда я смотрел на ее сияющее от счастья лицо, в голове вертелось только одно: значит, так тому и быть. У меня было немало времени привыкнуть к тому, что Нед будет с нами, и, хотя мне не нравилась мысль о том, что придется делить Сару с кем-то еще, я понимал, как важен для нее его приезд. А кроме того, я пережил немало мучительных месяцев разлуки с собственными детьми и, хотя теперь смирился с тем, что мне их еще долго не увидеть, прекрасно знал, каково это – тосковать по сыну. И ко времени приезда Неда убедил себя, что буду рад возможности приглядывать за мальчиком. Я не сомневался, поначалу для него будет трудно воспринимать меня как отчима, но я был готов относиться к нему как к сыну. В конечном счете все время повторял себе: у бедняги самый ничтожный из отцов, какие только бывают, так что я, по крайней мере, мог показать ему пример того, чего ему не хватало.