Сьюзан Ховач - Башня у моря

А когда слез не осталось, вдруг подумала: бедная, бедная маленькая детка.

Я вспомнила и о том, кто хотел ребенка. Не Патрик. Не Макгоуан.

Я.

Почему меня так ошеломила моя беременность? Разве я всегда не получала того, чего хотела? Я хотела ребенка. Себялюбие настолько поглотило меня, что я презрительно усмехнулась, когда Патрик сказал, что в мир Кашельмары нельзя приносить ребенка, но он был прав, теперь я знала это, и ответственность за весь кошмар ляжет не на чьи-то плечи, а на мои.

Я поплакала еще, но на сей раз не из-за ребенка, а спустя долгое время, когда слезы высохли, подумала, что буду любить его сильнее всех остальных, чтобы искупить свою вину. Я пыталась представить этого ребенка и надеялась, что это будет девочка, темноволосая, как я, и совсем непохожая на Патрика. Когда я буду смотреть на нее, то уже не стану думать о Патрике и, что бы ни случилось, никогда-никогда, глядя на нее, не буду вспоминать пламя спички в темноте и немигающий взгляд Макгоуана.

Нет, я не вспомню об этом, потому что так сильно ее полюблю, что уже не важно, каким образом она была зачата. Моя любовь к ней защитит нас обеих от прошлой непристойности; напротив, может быть, Господь послал мне ее, чтобы притупить страшные воспоминания о той ночи. Конечно! Вот оно в чем дело. Ребенок – вовсе не катастрофа, а предвкушение победы, которую я в один прекрасный день одержу над Макгоуаном. Ведь не может быть большего триумфа, чем мое безразличие к воспоминанию о нем и моя радость не только в принятии ребенка, но и в любви к нему всем сердцем.

Я закрыла глаза. Чувствовала себя очень усталой, но пребывала в мире с самой собой и точно знала, что выживу.

Я не говорила Патрику, что беременна. Перешила свои платья, попросила белошвейку, чтобы она расширила их не по моде, но он никогда не догадался, почему я прячу фигуру. И в любом случае виделись мы редко. Иногда встречались в детской, а один раз в июле он подошел ко мне в гостиной, когда Маделин заехала на чай.

– Ну и кого бы ты хотел на этот раз, Патрик, – сына или дочь? – дружелюбно спросила Маделин.

Я не могла ее ни в чем винить; уже давно призналась: она не ошиблась тогда, решив, что я беременна. Маделин, естественно, предполагала, что Патрик с нетерпением ждет нового ребенка.

Патрик промолчал. Просто посмотрел на меня, встал и вышел из комнаты.

– Силы небесные! – воскликнула потрясенная Маделин.

– Он… он не хотел ребенка, – объяснила я, опасаясь, как бы она не начала задавать уточняющих вопросов, но Маделин только сказала:

– Никто не может идти против воли Господа.

Едва она ушла, я отправилась на поиски Патрика. Думала, он в саду, но нашла его в столовой с кружкой потина.

– Ты, по крайней мере, мог бы сделать вид перед Маделин, что рад! – раздраженно бросила я. – Ведь ты сам в первую очередь твердишь о необходимости соблюдения приличий!

– Извини. – Патрик поднял на меня взгляд, и я увидела, что он пребывает в таком же ужасе, что и я, когда только узнала о своем состоянии. – Господи боже, это просто черт-те что!

– Ребенок ни в чем не виноват. Ты, конечно, можешь быть к нему как тебе угодно безразличен, что же касается меня, то я сделаю над собой дополнительное усилие, чтобы любить его сильнее других.

– Это наименьшее, что мы можем сделать в сложившихся обстоятельствах.

Я не ожидала, что его чувства будут так же сильны, как и мои. После некоторого молчания я ответила:

– Что ж, пожалуй, я должна быть тебе благодарна за такое отношение. Думала, что поскольку это я хотела ребенка, то ты будешь обвинять меня в том, что случилось.

– Полагаешь, я бы пил так, если бы считал себя невиновным?

Его неожиданная готовность разделить со мной ответственность облегчила мое бремя. Мне даже стало немного лучше, но вскоре появились недомогания, которых при прошлых беременностях не случалось. Болезненно отекали голени, я страдала от спазматических болей и странных выделений – даже начала опасаться выкидыша. Чувствовала себя устало и нехорошо.

Доктор Кагилл из амбулатории начал приезжать ко мне два раза в неделю. Он сказал, что я не только должна как можно больше отдыхать, но ни в коем случае не совершать никаких поездок. Вскоре после того, как он дал мне этот совет, Макгоуан объявил, что Нэнни должна увезти детей из долины перед днем выселения.

Ирландия кипела все лето после освобождения Парнелла из тюрьмы в мае и убийств в Феникс-парке [16] Имеется в виду убийство лорда Кавендиша 6 мая 1882 года в Дублине. . Убийства потрясли даже Макгоуана, и после гибели главного секретаря Ирландии и его заместителя нас не могли успокоить никакие слова Парнелла о том, что он не подозревал о готовящемся насилии. В Вестминстере правительство попыталось утихомирить ирландские беспорядки, но Ирландия представляла собой кипящий котел: чем дольше удерживаешь крышку, тем вернее она взлетит. Обитатели долины коллективно отказались выплачивать ренту, а Макгоуан заказал стенобитную машину и подразделение солдат из Леттертурка, чтобы начать выселения первого сентября.