Вартан Вартанян - Вечный странник

Опоздание своего ученика профессор отнес за счет работы над песней, так понравившейся ему, но все же не простил его. Посмотрев на студента с немым укором, он вдруг впервые за весь год обратил внимание на то, что смуглое лицо южанина как-то поблекло, лишилось ярких .красок, черные, выразительные глаза зашали, на бледном, как пергамент, лице неестественно выступили скулы.

Причины этой перемены он не знал и решил выяснить ее. Наскоро поручив студенту несколько новых упражнений, отпустил его. Еще раз извинившись за опоздание, Комитас попрощался и вышел.

Профессор торопливо оделся и, ста раясь остаться незамеченным, последовал за ним.

Комитас шел, низко опустив голову, медленной, неуверенной походкой усталого человека. Зашел в нотный магазин, потом —в дешевое кафе. Очень скоро вышел оттуда и направился к дому. Не успел он зайти к себе, как из открытого окна сразу же послышались звуки рояля и пения.

Профессор наугад постучался в дверь на третьем этаже, и когда открывшая ему женщина назвалась хозяйкой дома, он, представившись, чтобы не вызвать излишних подозрений, стал расспрашивать о своем ученике — о привычках, поведении, распорядке дня. Хозяйка ничего предосудителыного за постояльцем не замечала, говорила о нем с неизменным уважением. Плату вносит аккуратно, в комнате всегда порядок, чистота, ничем ее не беспокоит. Только целыми днями играет и поет. Женщины к нему не ходят. По воскресеньям навещают соотечественники, и тогда он опять поет и играет — для них. Словом, в нем не признаешь азиата — даже не каждый европеец может похвастать таким поведением и манерами.

Хозяйка оказалась женщиной словоохотливой, любезной и профессор не заметил, как наступил вечер. За все это время песня и звуки рояля, доносившиеся с четвертого этажа, не смолкли ни на минуту. Об отдыхе и еде не могло быть и речи.

Профессор, уже начинавший понимать ситуацию, попрощался с хозяйкой и поднялся наверх. Нажал кнопку звонка.

Дверь открылась и показалось удивленное лицо Комитаса:

— Профессор, вы?.. Здесь?..

Шмидт не ответил. Вошел, окинул быстрым взглядом всю обстановку, открытый рояль, ноты, разложенные на столе и стульях, и сердито сказал:

- Безобразие, вы платите мне такие деньги, а сами сидите без куска хлеба? С этого дня не возьму с вас ни пфеннига! Вы же обрекли себя на неминуемую гибель! Я запрещаю вам платить, понимаете? Запрещаю! После этого в неделю три раза вы мой гость. Будете являться точно в обеденный час. И без опозданий.

В оперу и на концерты будем ходить вместе. Вот так-то.

Комитас молчал, не находя слов, чтобы выразить свою благодарность. Он много слышал о сдержанности немцев, об их холодности, безразличии к личным проблемам друг друга — заботам, трудностям, болезням, — и вот теперь такая неожиданность.

Ему было очень неловко из-за того, что он не в состоянии предложить профессору хотя бы чашку кофе. Заметив смущение ученика, Шмидт торопливо попрощался и вышел. А Комитас, оставшись один, в который уже раз не смог сдержать слез и, чтобы хоть как-то успокоиться, запел песню, услышанную впервые в исполнении Арменака Шахмурадяна. Арменаку, такому же сироте, как и он, было в то время около двенадцати лет. Мальчик пел, а у него, взрослого уже человека, на глаза наворачивались слезы: ведь и с годами сирота не перестает чувствовать себя сиротой.

Дрозд сказал горлице:

Отчего ты льешь горькие слезы,

Что текут, вливаются в ручейки?

Сказала горлица дрозду:

Прошла весна, наступила осень,

Иссякла вода в родниках, Увяли цветы,

Умолкли голоса куропаток,

Что же мне делать с моими птенцами?

(перевод подстрочный)

Что стало с Арменаком? До них дошли сведения, что Арменака Шахмурадяна, Фаноса Терлемезяна и многих других молодых армян из Западной Армении в Тифлисе по приказу русского царя бросили в Метехскую тюрьму, чтобы потом выдать кровожадному султану. Что же дальше? Неужели опять будут раскачиваться виселицы в Турции?

На второй год .пребывания в консерватории Комитас, будучи студентом, уже читал лекции. Приобретенные им за год знания оказались настолько глубоки и основательны, что профессор Шмидт и другие педагоги сочли возможным доверить Комитасу преподавание курса теории музыки на подготовительном отделении.

Наряду с консерваторскими занятиями Комитас в эти годы посещал лекции по истории, философии, истории музыки в Берлинском Королевском университете. Здесь у него были любимые профессора, которые в свою очередь любили и знали его — Беллерман, Фридлендер, Флейшер. Оскар Флейшер был известнейший музыковед. Крупный специалист по музыкальному наследию народов мира, он был во многом смелым и глубоким исследователем. Но он считал, что малые народы не имеют своей оригинальной музыки, что они переняли музыку у больших народов и исказили ее. Относительно армянской музыки и армянских хазов он придерживался того же мнения, — армяне не имеют самобытной музыки, а хазы переняли у византийцев. Меткие вопросы Комитаса смущали профессора Флейшера, убеждали его в том, что он не достаточно глубоко знает армянскую музыкальную культуру. Но все же окончательно переубедить его было делом нелегким. В Берлине Комитас убедился, что борьба, которую ведут государства во всем мире, идет и в сфере культуры. И что малые народы подавляются не только оружием, но и наступлением на их культуру.