Ольга Гурьян - Обида маленькой Э

— Мой муж и говорит, что это несправедливо и такого никогда не было. Наши предки пользовались этой рощей, и, значит, и нам можно. Прямо среди бела дня, не крадучись, не укрываясь, пошел он туда и срезал несколько стволов. Но стражники поймали его и стали бить, и от этих побоев он месяц чахнул и зачах и умер. Было у меня два серебряных браслета и к ним весь прибор — сережки, и кольцо, и булавка для волос. Я понесла их в город продавать, чтобы на эти деньги похоронить мужа, а меня тут же, на рынке, схватили и отвели к чиновнику в обменную кассу. Он меня обругал и говорит:

«Что же ты не знаешь, глупая женщина, что по повелению императора запрещено китайцам иметь золото и серебро и продавать его, а обязана ты их сдать и получить за них ту цену, какая назначена но указу». Я ему отвечаю:

«Я ваших указов не знаю, потому что я неграмотна. И золота у меня нет, а серебро мне досталось от свекрови, и не стала бы я его продавать, если бы не мое несчастье. А за вашу цену я продать не согласна». Сказала и повернулась уйти. Но меня задержали, и чиновник объяснил, что моего согласия не спрашивают. По указу обязана я сдать золото и серебро, а не сдам, так отвечу за это. Я ему говорю:

«Что вы пристали ко мне, как муха в летний день? Нет у меня золота!» Но он не стал слушать, а забрал у меня и браслеты, и шпильку, и кольцо, и сережки, выдал мне бумажные деньги и отпустил. А такие хорошие вещи были — на кольце бирюза. Наверно, все потом на свою монголку нацепил. Почему им можно, а нам нельзя? Я тебя спрашиваю, где тут справедливость? Но ты не печалься! Уж поверь мне, старухе, все это у тебя будет и еще лучше! Да, а потом вышел указ, что и медь надо сдавать. Пришли ко мне и медный котел — не успела я спрятать! — забрали, и медные деньги, какие еще были, и даже медные петли и замки от сундука. А тех денег, которые они заплатили, едва хватило, чтобы купить железный котел. И теперь кипяток невкусный — пахнет железом.

— Нет, очень вкусный, — сказала Сюй Сань и вздохнула. — Mой котел тоже отобрали. Я бы выпила еще.

— Пей, поправляйся. Сейчас и каша поспеет.

— Нет, есть совсем не хочется. А чем вы живете теперь, тетушка Мей?

— Живу тем, что помогаю людям. Вот таким, как ты, хорошеньким бедняжкам. Чем бы ни жить, лишь бы не умереть. Ихняя справедливость! Монголы проклятые! И чиновники и судьи-то у них живодеры — все себе и своим. Ты спать не хочешь?

— Нет, я слушаю.

— Пока каша сварится, я тебе еще расскажу. Это со мной случилось в прошлом году. Как раз через месяц исполнится год. Пошла я стирать на речку. Место тихое, и никого нет. Кругом кусты, прохладно. Ты, может быть, заметила, у меня ноги большие. Я сама деревенская, у нас в деревне этих новомодных обычаев нет, ноги не бинтуют, у всех женщин большие ноги, а уж больше моих не было. Меня так и дразнили: у нашей Мей вместо ног корабли. Каждый сопливый мальчишка, как увидит меня, заорет: куда это наша Мей плывет? Попутного тебе ветра! Да, пошла я стирать на речку и надо бы мне надеть старые туфли. А я только накануне новые туфли сшила, н так мне захотелось их надеть! И пошла я стирать в новых туфлях. Вот и стираю, от кустиков тень, не жарко. Я даже песню запела. Колочу белье вальком, а сама пою на свою беду. Подавиться бы мне этой песней, чем так горланить. Вдруг подъезжает какой-то всадник, верно, услышал мой голос. Соскакивает он с коня, стукает меня кулаком по голове, собирает мое белье в узел, кричит: «Снимай туфли!» Переобулся, вскочил на коня и уехал. А я сижу — белья моего нет, туфель нет, и только его старые ошметки валяются. Я, конечно, завыла и скорей в город к судье. Судья, конечно, монгол, нолицо у него как будто доброе. Он говорит:

«Отчего вы, тетушка, так громко воете?»

Я ему говорю:

«Ах, господин, видать, вы такой добрый, вы меня рассудите», — и все ему рассказала.

Он говорит:

«Вора мы найдем, только вы, тетушка, про это дело молчите, никому ни слова. Утрите ваши слезы и оставьте мне эти старые ошметки. Я по ним обнаружу вора».

Я так и сделала и опять разулась и босиком вышла на улицу.

И сейчас же из суда выходит служитель. В руке у него эти ошметки и гонг. Он бьет в гонг и кричит:

«Сегодня утром около реки разбойники напали на всадника и убили его. Тело они утащили с собой, а на месте преступления остались эти туфли».

Сейчас же набежала толпа и идет за ним. И я тоже иду, посмотреть, что будет. Он опять бьет в гонг и кричит. И вдруг из одного дома выбегает старуха и, как увидела туфли, завопила:

«Это туфли моего сыночка! Он сегодня утром поехал на свадьбу к названому брату. Коия он выпросил у хозяина, чтобы поскорей вернуться. А туфли только эти у него и были. Так и поехал в старых туфлях на свадьбу».