Садриддин Айни - Бухарские палачи

Эти планы и заботы полностью завладели кушбеги.

Во все уголки Арка проникла тишина; только в одной хавличе, прилепившейся к задней, северной части соборной мечети, разгорелась оживленная беседа. Здесь, в этой хавличе, тоже казнили «преступников», схваченных в мартовские дни, принося их в жертву ради процветания благородной Бухары.

В центре хавличи-дворика находилась виселица; о том, как она устроена, я рассказал уже в одной из предыдущих глав. Дворик опоясывали большие и маленькие камеры, двери которых были заперты на увесистые замки.

В камерах содержались узники; их набили туда битком, и сидели они вплотную прижатые друг к другу, не имея возможности шевельнуться.

Дворик являл собой поистине трагическое зрелище, наблюдать которое было свыше сил невольных его обитателей. На глазах заключенных с утра до вечера палачи вешали их братьев по несчастью, а потом аккуратно, штабелями, складывали тут же их тела; и они, теперь мертвые, без слов предсказывали пока еще живым: «В этот самый час, или спустя час, или не позднее чем завтра вас ждет то же; вы станете тем же, что и мы...»

В восточной части дворика, на просторной террасе были наподобие вязанок дров уложены трупы казненных.

В другом углу террасы сидели на кошме с десяток палачей и пили чай. Они смертельно устали и хотели спать, но они вынуждены были бодрствовать. Ибо в их обязанность входило ежевечерне нагружать на арбы убитых за день, которых вывозили за город.

Хамра-Силач дремал, держа пиалу с остывшим чаем.

— Братец Хамра, чай у вас совсем остыл, опорожняйте-ка скорей пиалу, — разбудил его кто-то из палачей.

Хамра-Силач приоткрыл глаза, зевнул, залпом выпил холодный чай, отдал пиалу соседу и опять стал клевать носом.

Палач принялся тормошить его.

— Братец Хамра! Что это с вами приключилось? Неужели так хочется спать? Потерпите малость! Разделаемся с работой, и все задрыхнем. А пока рассказали бы чего-нибудь.

Хамра-Силач протяжно зевнул:

— Не до побасенок мне! Душа не на месте, голова идет кругом, чувствую себя погано.

— Уморила тяжкая служба? — спросил палач Курбан по прозвищу «Безумец» и попытался утешить Силача:

— Ничего, как-нибудь перетерпим, минуют тяжкие времена... Коли угодите эмиру службой, пожалует он вам какой-нибудь чин. И забудете вы сразу всю вашу усталость.

Пробурчав «служба... служба... эмир», Хамра-Силач сказал:

— Э, в тысячу раз лучше бы нам воровать, как прежде, да грабить, чем служить этому забывшему бога миру.

Глотнув душистого горячего чая из протянутой ему пиалы, Хамра-Силач заговорил громче:

— Я заработал себе кличку «вор», годами прятался от честных людей, не смел показаться на базарах, до последней нитки грабил дома, был грозен на караванных тропах. Но не убивал, не проливал человеческой крови — никогда.

— А кто убил туксаба [10] Туксаба — чин Бухарского эмирата. Абдукадира, землевладельца из Гиждувана? — прервал Хамра-Силача палач Кодир-Козел.

— Ну, я, — согласился Хамра-Силач. — Всякое бывало, иной раз против меня поднимали оружие, не убей я, прикончили бы меня или выдали бы властям... Так я убивал ради собственного спасения.

Хамра-Силач отхлебнул чай, уже успевший остыть, и продолжал:

— Но эмир — пусть сгорит его дом! — окружил себя кучкой мерзавцев и губит этих горемык. Нашими руками льет столько невинной крови! Боюсь, эта кровь падет на нас и принесет нам несчастье.

— Вы, оказывается, простак, братец Хамра, — стал успокаивать его Курбан-Безумец. {5} 5 в тексте тире отсутствует (прим. В.С.) При чем здесь мы? Наше дело сторона. Хозяин государства — эмир, он издает указы-приказы, муллы — хозяева шариата благословляют их, а мы всего-навсего с их приказа и благословения убиваем. Ответственность и грех на их совести. Божий суд — это вам не суд эмира, там вину одного не перекладывают на другого.

— Молодец, Безумец! — воскликнул Кодир-Козел и добавил: — Видно, стареете вы, уважаемый Хамра! Взгляните-ка, братцы, на того, кто долгие годы прозывался «Силачом». Несколько дней резни и руки, ноги у вас дрожат? И пустились еще в раздумья, подходящие разве для курильщиков опиума?

Изменившись в лице, Хамра-Силач вспылил:

— Послушай-ка, ты, Козел! Ты и есть один из мерзавцев, которых я тут крыл. Не смей мерить каждого на свой аршин. А ну, выкладывай, что ты сделал доброго за всю свою жизнь? Ну, хоть спас когда-нибудь котенка, свалившего крынку с молоком? Ты с утра до ночи подлаживаешься к этим злодеям и кроме этого ничего не знаешь. С тех пор, как ты встал на дурную дорожку, что у тебя за заботы? Картежная игра, дебоширство, кутежи? Или еще ты мастак перелезать через заборы к старухам, когда те отправляются на свадьбу или похороны, и тащить, что плохо лежит, ну, к примеру, кувшин для умывания? Ах, да, вот еще твое ремесло — выследить красивых девушку и парня, навести на них эмирскую стражу, а потом грозить им позором. А как получат блюстители нравов выкуп за них, ты за свою «услугу» слизываешь остатки с общего блюда. Если уж на то пошло, ты — ворон, питающийся мертвечиной. Летаешь ты за волком и, как он растерзает ягненка, кидаешься на объедки. Ты падаль — и все тут! Ты недостоин разговаривать со мной!.. А вон этого, — Хамра-Силач кивнул на Курбана-Безумца, — метко прозвали.