Садриддин Айни: Бухарские палачи

— Согласен, коли так, благословите. Придется пожертвовать ночкой. — Сказал я и, получив благословение старика, простился с ним.

На улице я заглянул в чайхану, потребовал себе чайник и сижу чай попиваю. Вдруг вижу — показался человек из кишлака Испани на великолепном коне карей масти. Я был знаком с седоком, окликнул его и предложил ему пиалку чая. Не спешившись, он принял ее. Расспросив его о том, о сем, я перевел разговор на коня. Сразу было видно, что он ухожен: карей масти, бархатистые бока, смоляные ноги, хвост и грива; па лбу, как утренняя звезда, светится белое пятно. Живот, на первый взгляд, чуть великоват, однако по тому, как конь гарцевал и поводил блестящими глазами, можно было судить: в беге он стремителен.

— Сами вырастили коня? — полюбопытствовал я.

— Нет, купил его недавно у одного самаркандца. Отдал десять тысяч тенег и три халата в придачу.

— Хорош, ничего не скажешь. Пусть он принесет вам удачу.

Всадник со словами благодарности возвратил мне пустую пиалу и, попрощавшись, ускакал на своем красавце.

Я расплатился и прямым ходом к дедушке миршабу.

— А, сынок, входи, входи. Есть новости? — догадался он.

— Ничего особенного. Шел домой, решился заглянуть, уж очень я вас почитаю. — Приблизившись к нему шепнул: «Если выгорит дельце, то не сегодня-завтра ночью в кишлаке Испани исчезнет одна лошадка...»

Я пустился в путь с благословением дедушки миршаба. День был в разгаре и, желая оставаться незамеченным, я крался через поля и посевы. С наступлением темноты я уже был в кишлаке Испани и устремился прямо к дому, где жил всадник, повстречавшийся мне сегодня. Осмотрелся вокруг, приметил рядом с забором тутовое дерево. Я — на дерево, с него — на крышу, и оттуда хорошенько обозрел каждый уголок двора. Лошадь стояла на привязи под навесом. Я не мог отвести от нее глаз! Через час из дома показался сам хозяин.

— Ашур, Ашур! — позвал он.

— Что прикажете? — отозвался парень, поспешно выбегая из прихожей.

— Здоров же ты спать! Задай лошади овса, скотине подбрось корма! Не забудь запереть ворота на замок. Смотри, не засыпай крепко.

Хозяин вернулся в дом.

Ашур сначала запер ворота, ключ от замка положил на краешек суфы [13] Суфа — обычно глинобитное возвышение, на котором сидят, отдыхают, кушают. , потом вычистил коня, насыпал ему овса, потом накормил скотину. И лишь исполнив все, что велел ему хозяин, Ашур отправился в прихожую и заперся изнутри. На мое счастье, о ключе он позабыл.

— Но на несчастье хозяина, — вставил словечко Рузи-Помешанный.

— Факт. Да и на свою собственную беду, — добавил Хайдарча и продолжал:

— Я наблюдал за всем, как кошка за мышью. Переждал час-два, пока в соседних домах погас свет. Ну, решил я, Ашур теперь дрыхнет, как мертвый. Выбрался из своего укромного местечка, подполз к краю крыши и соскользнул на землю. Схватив ключ с суфы, отомкнул ворота. Потом вытащил из-под террасы седло, быстренько оседлал коня, затянул подпругу, надел уздечку и вскочил верхом. Но не успел я еще распахнуть ворота и вывести свою добычу, как конь вдруг заржал.

— Эх, пустая башка! Что же ты не перевязал ему потуже морду поводом, прежде чем седлать его? — не выдержал Маджид.

— Что ты встреваешь в разговор!.. Дело прошлое. В другой раз, ясно, умнее буду, так и поступлю, — огрызнулся Хайдарча.

— Давай дальше! Уж очень занятен твой рассказ, — сказал Хамра-Силач и заложил очередную щепотку наса под язык.

Увлекшись похождениями Хайдарчи, палачи забыли о табаке и теперь, по примеру Хамра-Силача, схватились за свои табакерки и принялись крошить нас. Хайдарча, разжившись у Хамра-Силача табачком, бросил его под язык и продолжал:

— На ржание лошади с криком: «Кто там, кто там?» из прихожей выскочил Ашур. Не дотронулся я еще до ворот — выбежал и хозяин. Он орал: «Что случилось, что за шум?»

У соседей залаяла собака. Наконец я справился с воротами и вылетел на улицу. При мне не было нагайки, но лошадь мчалась быстро. Кишлачная улица, будь она неладна, как нарочно, оказалась длинной и кривой. Когда я все-таки добрался до ее конца, кишлачный люд высыпал уже из дворов и вопил: «Держи! Держи! Лови вора!» Впереди человек двадцать-тридцать перекрыли палками и рогатинами дорогу, по которой я мог бы удрать. У меня, как на грех, не оказалось ни револьвера, ни сабли, и я хочешь не хочешь повернул обратно. Наяривая вовсю коня, я промчался мимо этой галдящей толпы и устремился в степь. До меня издали донеслось: