Фаина Гримберг - Княжна Тараканова

Роккатани все более в ней сомневался.

Встреча с кардиналом Альбани все откладывалась и откладывалась. Не совсем было понятно, как действовать дальше. Доманский предложил ей просить аббата способствовать ее знакомству с д’Античи, польским резидентом при Ватикане. Она возразила, что ведь им обоим известно, как отзывался о ней д’Античи, называя ее авантюристкой…

– Но ведь он тебя никогда не видел! Нам нужно познакомиться с ним именно потому, что он дурно отзывался о тебе!..

Голос Михала был мягок, и это радовало ее.

– Да, да! – согласилась она с ним. – Надо, чтобы его мнение переменилось!..

Да, это, пожалуй, было нужно. Даже если бы общение с д’Античи ни к чему не привело, все равно стоило бы попытаться переменить его мнение!..

Аббат передал, что д’Античи согласен встретиться с ней рано утром, в церкви картезианцев Santa Maria degli Angeli.

Этот разговор совершенно измучил ее. Ей нужно было иметь вид непринужденный и в то же время серьезный, говорить много, но отнюдь не возбужденно… Д’Античи ничего ей не обещал, но в тот же день поделился с тем же Альбани своими впечатлениями, отметив внешнее очарование принцессы, ее своеобразную красоту, живой ум, увлеченность польскими делами, прекрасное парижское произношение и занимательный разговор:

– С ней надо держать ухо востро! Она способна вскружить голову кому угодно!..

Она имела еще одну встречу с польским резидентом. Она снова и снова говорила о своих претензиях на российский трон, о Персии и Черкессии, о своих намерениях восстановить справедливость… Он слушал, краткими словами выражал свое одобрение, но затем сказал ей решительно, что исполнение ее замыслов едва ли вероятно и потому ей стоит не разглашать тайну своего происхождения, а устроить свою жизнь в каком-нибудь уединенном месте… Михал счел, что дальнейшее общение с д’Античи бесполезно. Но она чувствовала себя оскорбленной и упрямилась. Конечно, Михал был прав, но ей все равно хотелось поставить на своем, хотелось показать д’Античи, что он не имеет права презирать ее! Результат, конечно, вышел самый что ни на есть противоположный! Она написала резиденту письмо, в котором восхищалась его умом, благородством и снова заверяла, что единственная ее цель: восстановление справедливости, «но еще более – восстановление Польши!»… Резидент отвечал ей письмом совершенно издевательским. Он начинал о того, что, мол, не знает, как обращаться к ней, и продолжает настоятельно советовать ей повести жизнь скромную и достойную женщины приличной… «Что же касается ваших замыслов, то людям, мыслящим рассудительно, должны они показаться химерическими, небезопасными, противными долгу совести и могущими привести к разного рода несчастьям! Я понимаю, что вам для поддержания даже и самого скромного образа жизни необходимы некоторые денежные средства, но в этом никакой помощи оказать вам не могу!»…

Она разрыдалась, читая это письмо, но все же показала написанное резидентом Михалу. Михал посмеялся и сказал, что отчаиваться не стоит:

– …да и сам д’Античи гроша ломаного не стоит! И вообще… может, все бросить?..

Она шмыгнула носом по-детски и согласилась, что возможно и бросить все…

– Будем жить простою частной жизнью, – говорил Михал. – Да вернемся в Польшу в конце концов! Воспользуемся очередной амнистией. Я поступлю на службу…

– Мы обвенчаемся, – тотчас подхватила она.

Он согласился:

– Обвенчаемся…

В глубине души они понимали, что эти мечты о простой частной жизни еще более химеричны, нежели прожекты об освобождении Польши и захвате русского трона…

Они решительно расстались с Ганецким. Чарномский еще не знал, вернется ли в Варшаву. Каждый день Франциска отправлялась на площадь Камподель-Фиори, где возможно было с утра купить самые свежие овощи, сладкие плоды и свежую рыбу. Некоторые торговцы уже знали ее, знали, что она прислуживает знатной и таинственной госпоже. В тот день Франциска, одетая, как обычно, в темное камлотовое платье и с черной кружевной косынкой на волосах, настолько светлых, что, казалось, она никогда не поседеет, заспорила с торговцем-рыбником, обвиняя его в попытке продать ей снулую камбалу. Франциска была способна оживляться в подобных спорах, вспыхивающих обыкновенно по пустякам. Черты ее хмурого лица делались даже и выразительными. Слово за слово и рыбник объявил громко, что если она полагает, будто честный торговец может продать ей дурной товар, пусть не покупает у него! Франциска прежде никогда не говорила о своей госпоже, отделываясь от расспросов уклончивыми и краткими ответами. Но теперь она сердито крикнула рыбнику, что и ни к чему ей покупать у него, да и ни у кого в Риме она более не желает покупать, потому что госпожа покидает город!.. В конце концов, после перепалки, Франциска все же купила отличного палтуса. По дороге домой она корила себя за необдуманные речи, но ведь ей не было запрещено говорить о предстоящем отъезде! И она ничего не сказала Елизавете о ссоре на рынке. Но, разумеется, вскоре распространились толки о грядущем возвращении принцессы на родину. Где эта родина, никто, впрочем, не знал, и потому толковали и о Персии, и о Польше, и о России разом!..