Максуд Кариев - Спитамен

— Распорядись, чтобы мне принесли вина.

Она вскочила, надела кафтан и удалилась.

Три дня Александр не выходил из своих покоев, заливая горе вином. Он чувствовал себя больным и разбитым, его постоянно мучила жажда. Порой проваливался в сон. Но стоило, проснувшись, вспомнить о происшедшем, как гнев и досада вновь начинали клокотать в нем, как в чреве вулкана. И он опять и опять спешил приложиться губами к сосуду со сладким, словно нектар, и ароматным, как цветущий сад, напитком, именуемым местными варварами мусалласом.

Три дня Александр никого не впускал к себе. Даже те, к кому он более всего благоволил, не решались войти к нему, а лишь на цыпочках приближались к двери, прикладывали к ней ухо и, повздыхав, так же неслышно отходили.

Однако со всех сторон приходят вести одна тревожнее другой. А царь от всего отрешился. Сколько же может это продолжаться?

Был созван совет, на котором македонская знать и рядовые воины признали действия Александра законными, поступки Клита были объявлены преступными.

После чего близкие друзья царя еще посовещались и решили подослать к Александру человека, мнением которого он всегда дорожил. Это был личный философ царя Анаксарх. Он всегда умел найти именно те слова, которые в данный момент хотелось услышать царю.

Анаксарх, постояв подле двери, кашлянул, потом тихо постучал. Ответом была тишина. Снова постучал, посильнее. То же самое. И тогда, собравшись с духом, он открыл дверь и вошел. Остановился посреди комнаты, вглядываясь в неузнаваемо изменившегося царя, который лежал на полу с закрытыми глазами. По вздрагивающим векам было заметно, что он не спит. Анаксарх приблизился и, опустившись на колени, положил ладонь на его горячий лоб.

— Великий царь, опомнись… Ты владеешь огромными пространствами, управляешь сотнями городов, вершишь судьбами тысяч людей, так неужто не справишься с собой? Что свершилось, то было предписано свыше. Каждое твое действие направляемо волей Богов… Виноват сам Клит. Во дворце все так считают. Возьми себя в руки и принимайся за дела. Их скопилось столько, что если царь позволит себе не вмешаться еще хотя бы день, то многие из них останутся незавершенными. Поднимайся, тебя ждут великие дела…

Александр открыл глаза, потом медленно сел и стал поправлять на себе мятую одежду. Лицо у него было опухшее, заросло рыжей щетиной, волосы свалялись и стали похожи на паклю.

За дверью послышался шорох и вздохи облегчения тех, кто собрался там и прислушивался к разговору.

— Вспомни, великий царь, во имя чего тобой одержано столько побед. Не для того ли, чтобы управлять миром?.. Пусть каждый смертный на себе ощутит власть и заботу сына Аммона!..

Александр внимал мудрому философу и еле заметными кивками поощрял его продолжать произносить слова, которые были ему приятны и действовали на сердце, словно бальзам.

Царь протянул было руку к кувшину, но Анаксарх опередил его и, схватив сосуд, решительно отставил его в сторону, говоря о том, что на торжествах, проводимых в день Диониса, жертвоприношения делались не одному ему, но и другим Богам. И не только царь тому виной, что Дионис, возмутясь, решил испортить им праздник. Если царь не возражает, то Анаксарх распорядится, чтобы сегодня же были принесены в жертву Дионису несколько жирных быков и баранов.

Александр молчал. Однако по разгладившимся на его лбу морщинам мудрый философ понял, что царь к его предложению отнесся с одобрением.

— Не прислать ли кого-нибудь, кто поможет царю привести себя в порядок и приберет в комнате? — спросил после некоторой паузы Анаксарх.

Александр кивнул:

— Роксану.

Анаксарх понимающе улыбнулся и поспешил из комнаты…

Так что же теперь, всякий раз отправляясь на пиры, он будет вспоминать тот горький случай и терзать свою душу? Вон все из головы!.. Дверь в пиршественный зал распахнута настежь, оттуда доносится шум. Стража расступилась, пропуская царя. Он, как и в тот памятный раз, вошел, облаченный в персидские одеяния, порывистый, глаза сверкают. Друзья, вскочив с мест, громко его приветствовали. И царь ответил высоко поднятой рукой.

Ему подали большой золотой кубок, наполненный до краев красным вином. Прежде чем сесть и позволить это сделать другим, он отпил глоток и передал кубок Лисимаху. Тот пригубил и протянул Кратеру. За Кратером стоял Кен. Каждый из них, сделав глоток, передавал кубок другому. Затем, уже хорошо знакомые с восточными традициями, все низко кланялись царю, выражая тем самым преданность и почтение. А некоторые, чтобы засвидетельствовать свою покорность (это были большей частью местные сановники), подходили и целовали ему руку, унизанную перстнями. Очередь дошла до Каллисфена из Олинфа, его Александр взял с собой для ведения дневника и подробного описания его похода. Александру уже было известно, что он — один из тех, кто особенно не приемлет политику царя, проводимую им на завоеванной территории, и недавно посмел нелестно отозваться о царском указе, предписывающем эллинам жениться на местных варварках, согдианках и бактрийках…