Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

В Березов!

Пропади все пропадом! Нет бы, подумавши, честно и прямо сказать Палласу: не могу-де, не сдюжу. Соколов! Ему надо было идти. Еще этот хрыч старый — путешественная линия, путешественная линия. Всех заворожил! И Паллас поддался на пустую наживку.

— Ты что? — опять обратился к нему Петька.

— Да смолкни!

— Сам просил, — обиделся Петька. — Я не набивался.

Вася испытывал какое-то странное чувство. Подняться — и прямиком к оставленным оленям. Но не в состоянии был пошевелиться.

Хрустнул валежник. Кто-то по-медвежьи дерзко раздвигал кусты.

— Эй, эй, эй! — Из зарослей продрался раскосый широкоплечий парень лет пятнадцати. — Петька, казак! Здорово! — Парень осклабился: — Охота, да? Белку бьешь? Где твои беловятки?

На голове раскосого парня лихо торчала собачья шапка, обут он был в меховые сапоги, за спиной ружье. На широком поясе — тушки белок.

— Эптухай! — обрадовался Петька.

— Кто? — ткнул пальцем в Зуева раскосый парень. — Почему раньше не видел?

— Не березовский он. Из царского города приехал.

— Ты?

— Я.

— Ты? — еще раз спросил Эптухай. — Из царского города?

— Я, я, — не смог сдержать улыбки Зуев.

Эптухай надвинул шапку на самый затылок.

— Что тут нада? Песец нада? Порох сыпь, дам песец. Три песца нада — водка и табака давай. Баш на баш.

Эптухай показал, как возьмет штоф и будет пить прямо из горлышка. Втянул в себя воздух, выдохнул. Зажмурил глаза.

— Пых, пых, пых. Курыть будем. Трубка во-о-о! — Развел руками, изобразил, какой длины трубка. — Пых, пых, пых.

— Какая у него водка, — сказал казачонок. — Проводника пришли выручать.

— А-а-а, — протянул Эптухай. — Проводника выручать! Тебя как зовут?

— Василий Зуев.

— Васи Зуя? Васи, скажи своему большому начальнику, чтобы не строил церковь.

— Какому начальнику?

— Своему.

Петька засмеялся:

— Ну, чудак ты, Эптухай. Он и есть начальник.

— Молчи, Петька! — Молодой охотник рассердился. — Казак — дурак, Эптухай — не дурак. Васи Зуя, зачем Петька врет?

— Он не врет.

— Ты большой начальник? — изумился Эптухай.

— Не так чтоб большой. Малый у меня отряд, — сказал Зуев.

Легким движением плеча Эптухай скинул ружье, положил на локоть. Поднял дуло. Грохнул выстрел. К ногам Зуева упала белка. Эптухай заявил горделиво:

— Не целился, а белка есть. Берн белку! Еще сто белок подарю, хочешь? Только церковь не клади. Там церковь, тут церковь. А проводника Торыму отдадим. Зачем ведет строить церковь?

Эптухай уселся на трухлявый пень. Рассматривал Зуева. Не было в его взгляде робости.

— Царицу видел? — спросил Эптухай. И, не дождавшись ответа, выпалил: — Что говорят о самоедах в царском городе? Что говорят о наших старейшинах Вапти и Лопти?

Петька засмеялся:

— Так в царском городе и знают о Вапти и Лопти.

— А о ком же знают? — удивился Эптухай.

— О турках знают, — уверенно сказал Петька. — Правда, Вася? С турками воюют потому как.

— Турков не знаю, — признался Эптухай. — Как шамана их зовут?

Казачонок повернулся к Васе:

— Как шамана их зовут?

— Султан.

— Султан, — как бы перевел Петька. — Шаман их, турков-то, зовется Султан.

— Туркам русские тоже строят церковь? — поинтересовался Эптухай.

— Тьфу на тебя, — осерчал Петька. — Во чего выдумал. Вася по ученой части. Он сам пошел выручать проводника. Церковь, церковь… Враки все это!

— Как ты, Петька, сказал?

— Враки!

Эптухаю это слово понравилось. Он несколько раз повторил его — хрустко, щелкающе, как кедровые орешки разгрызал.

— Правду Петька говорит? — спросил Эптухай.

— Правду.

Эптухай задумался.

— Трубка во-о-о, — захохотал неожиданно молодой охотник. — Курыть будем? Пошли ко мне в чум. Мясо пожарю, рыбу сварю. — И повторил щелкающее, каркающее, чудное слово: — Враки, враки, враки…

Узенькие глаза Эптухая поблескивали. Над верхней его губой пробивался темный пушок, но подбородок твердый, как у взрослого мужчины. Он потер щеку.

— А остяцкий тадыб, выходит, меня обманул.

— Верь ему больше, — воскликнул Петька. — Старый брехун.

— Враки, враки, — хохотал Эптухай. — Пошли, луце, не бойся…

Старейшина Вапти явился в чум, где уже вторые сутки дожидался своей участи Вану.

Чум старый, продырявленный, в проплешинах. Остяка стерегли два низкорослых самоеда в дырявых малицах. Как и чум, они тоже были плешивы.