Юрий Крутогоров - Повесть об отроке Зуеве

Вапти вполз в тесное, полутемное жилище.

Вану лежал па спине. Он никак не мог уяснить, что же с ним произошло, почему привезли сюда. Возвращался домой из остяцкого становья, размахивал руками — не только свежей кровью, но и бражкой изрядно угостили, — распевал песенку. На голову накинули мешок, сдавили плечи, кинули на нарты. Полозья скрипели, десять ножей точили о точила.

Вану, с детства воспитанный у тобольского купца, много знал и видел. Куда больше, чем его сородичи, не ведающие ни о чем, кроме тундры. И все же не предполагал, что сородичи могут быть так коварны. Вану мог испытывать чувство, похожее на любовь. Купца своего, кожевенника, пахнущего квасцами и сыромятиной, не любил. К Василию Зуеву и членам его команды был привязан. Но одного чувства не ведал Вану — страха. Он нисколько не боялся тех, кто взял его в аманаты. Поэтому простодушно, с любопытством рассматривал пришедшего к нему старика.

Тот долго раскуривал трубку. Прикрыл глаза, бубня что-то себе под нос.

— Чего поёшь? — смело спросил Вану по-самоедски. — Говори. Зачем привезли?

Старик, судя по всему, не собирался тут же вступать в разговор. Тогда и Вану затянул негромкую песенку про то, что его забрали у натуралиссы Васи, а почему забрали, не знает ни Вану, ни натуралисса Вася, ни старик Шумский, ни казак Ерофеев, ни атаман Денисов, ни белки, ни бурундук, ни волк, ни медведь, а знают одни самоеды, на которых рассердится воевода Вася, накажет их, когда узнает…

Песня Вану была жалобна, но одновременно и воинственна.

Глаза Вапти слезились то ли от старости, то ли от вонючего табачного облака. На носу повисли две старческие капли.

— Я старейшина рода Вапти, — зашевелил наконец губами старик. — Ты русских привел в Березов?

— Я, — гордо ответствовал Вану. — Натуралисса Вася просил.

— Ты хуже волка, о котором поешь. Всякий отступник хуже волка. Ты знаешь, что делают с бешеным волком?

— Зачем так говоришь? Старейшина ум должен иметь. Волк на людей бросается. Я на кого бросался? Вреда от меня нет.

— От тебя хуже вред, чем от русских. Ты сначала предал своих отцов — пошел в церковь. Теперь нас предаешь. Ты смерти достоин, и ты ее получишь. Где пасти стада самоедам? Где жить? Где церковь, там поп и казак. Где поп и казак, там гибель.

— Не знаю про церковь…

— Врешь!

Вану зло уставился на старика.

— Вану никогда не врет. Казак врет. Купец врет. Вану никогда не врет.

— Тьфу на тебя, — плюнул Вапти и вылез, согнувшись, из чума.

И тогда Вану понял, что дело плохо. Близок час, когда его тень направится в подземное царство и помаленьку превратится в крошечную жужелку. А как хотелось побыть еще человеком. Построить свою юрту со слюдяными окнами, взять в жены красивую остячку, родить сына… Он велел бы назвать сына по отчеству. Как шутейно называл его Ерофеев — Вану Тундрыч.

И еще он пожалел Зуева: кто поведет его в тундры, к морю?

— Луце, ты боишься? — спрашивал Эптухай, хлопая Васю по плечу. — Петька, спроси, зачем он боится?

— А мы видали ваших… Как они прыгают и орут на поляне! — Петька вскочил на поваленный ствол сосны и задрыгал ногами.

Эптухай, однако, не засмеялся. Он поправил на плече ружье.

— Однако, не надо так, Петька… У вашего атамана есть начальник?

— А как же.

— Ваш начальник в Тоболесске живет. Я знаю. Он говорит, чего делать казакам. Он важный начальник, его все русские боятся.

— А начальник самоедов на небе живет? — спросил Петька. — Он оттуда приказывает, да?

— Казак дурак, казак дурак! — ответил мальчику Эптухай.

Вышли к одному из протоков Оби. Глазам открылось множество островерхих чумов.

— Луце, — обратился к Васе молодой охотник, — с шаманом будешь говорить?

— Буду.

— Вот хорошо! — И что-то быстро-быстро закричал по-самоедски.

Из ближайшего чума скакал коротконогий мужик в малице. На голове его не было никакой растительности, лишь редкая узкая бороденка спускалась на грудь.

Отовсюду к пришельцам спешили люди. Молча разглядывали Зуева и Петьку.

На своем скором, булькающем языке заговорил шаман.

Эптухай обратился к Зуеву:

— Он спрашивает, зачем прислал тебя березовский начальник?

— Объясни ему…

— Луце, наш шаман знает по-русски. Сам скажи.

Шаман неожиданно улыбнулся:

— Знаю по-русски. — И пригласил: — Пойдем. Вот мой чум.

— Можно и мальчику?

— Нет, мальчик пусть останется. Я тебя буду слушать.

Шаману на вид лет шестьдесят. Пальцы его нервно шевелились: то, казалось, прядет шерсть, то скручивает нить. Беспокоился, пожевывал синюшными губами.