Владимир Короткевич - Оружие

А человек-тля наступал:

— И вас… И вас в яму… И вас под забор, в нищету… Чтобы вши вас ели, чистеньких… Что, одному мне?

Половой, видимо, куда-то отлучился. Теперь он возник в дверях и приготовился схватить этого мятого подьячего, чтобы удалить прочь.

— Оставь, — сказал Алесь. — Садитесь, господин…

— И сяду, — куражился тот. — Сяду, пока вы… выпьете по последней…

— А вы с нами.

Слюнявый, похожий на раскисший гриб, рот подьячего дергался. Сомовьи глаза жадно впились в бутылку.

…Он выпил полный стакан. Все увидели, как смягчилось мерзкое лицо подьячего.

— И суд не купите, — развалился он за столом. — Хотя и продажный, а не купите. Из конфискации свое получат… Убийство?! Фальшивые деньги?! Что там у вас?! Уж я на ваших головах попляшу!

Алесь наполнил второй стакан. Подьячий со стоном выпил.

Что-то темное и страшное вопило за этими сумбурными словами.

Обессилевший, пьяный, этот мерзавец был все же страшен, как хорек, прижатый в тупике норы, когда за спиной ничего нет: вот бросится и вопьется зубами в сонную артерию. Последнее, на грани существования, отчаяние двигало им.

— Взятки. А если без взятки? Если квартальный писарь… десять рублей пенсии получает… Только дураки… — У него уже заплетался язык.

Алесь налил ему снова.

— Хватит, — сказал Макар. — Он алкоголик. Ему и чарки хватит!

— Пускай пьет.

— Меня так вот эдак… А за бычка золотого… Что приставу… за бычка золотого?.. А я вас… в Си-би-рь.

Он опустил голову на стол.

— Проворонил? — со страшной угрозой сказал половому Бабкин. — Ну, что теперь? Заставить, чтоб сам… следы замел?

— Не принуждайте…

— Так что? Тебя — головой.

— Погодите, — сказал Алесь. — Не надо. Вы нас не знаете. Я не знаю вас. Ты проворонил — ты и делай. Возьми деньги. Взвали на своего извозчика. Увези отсюда аж на Лосиный остров и там оставь. Только без дураков — руки не марать. Он пьян, как мех. Проспится в лесу — подумает: показалось, сон приснился… А вы свяжитесь крепким словом.

— Ты прав, — сказал Бабкин. — Тащи его отсюда. И запомни: еще раз такое случится — сам его в «Волчью долину» [24]повезешь. А мне об этом расписку напишешь — тонуть, так вместе.

— Сжальтесь…

— Я сказал. — У «купца из дырки» был теперь страшный вид. — Я не повторяю.

Алесь молчал. Он был счастлив, что придумал хоть какой-то выход, что этого слизняка сегодня в «Волчью долину» не повезут.

Половой потащил подьячего за ноги. Никто из соседей не обратил на это внимания: такое происходило здесь ежедневно.

— Все, — вздохнул Бабкин.

— Кто такой? — спросил Чивьин.

— Если не переменится — харч для москворецкой рыбы. А был купцом. Прогорел, сел в яму. Стал канцеляристом — за взятки полетел. Спился. — Помолчал. — Вот вам и жизнь наша. Добрый ты сердцем, купец. Ну да все равно… его убьют не сегодня, так завтра. Конец. Смерть. Наша Москва, скрытая от всех, она не шутит… А потому садитесь да еще по паре чарок — и айда за дело.

— Что это он, слизняк этот, о каком-то бычке золотом вякал? — спросил Алесь.

Бабкин, закусывая, усмехнулся.

— Исто-ория, — сказал он. — Рассказать, так не поверите.

— Почему? — сказал Алесь. — Я научился верить многому.

— Тогда ты действительно чему-то научился в жизни. А в истории этой все — правда. Можешь мне. Бабкину, верить. — Он думал, видимо, над тем, с чего начать. — Так вот, купец, ты, видимо, знаешь, как у нас полиция сыск ведет. Скажем, в каждом квартале среди обывателей имеются такие, у которых на морде написано: подозрительные. И вот среди таких находят способного человека и говорят ему: «Ты, Яшка, скажем, тайный кабак держишь или краденым польским бобром иногда торгуешь. Так мы будем на это сквозь пальцы глядеть, только не высовывайся, не нахальничай, а ты нам за это иногда послужи». И вот если надо отыскать какого-нибудь особенно нахального вора, то зовут Яшку. А уж Яшка, если только не сам украл, намекнет, куда оно все подевалось. Если говорит «не знаю», значит, искать — напрасное дело: не может сказать, не хочет сказать, боится сказать или поработал кто-то со стороны… Ну, однажды обчистили меховой магазин Мичинера на Кузнецком. Купец в слезы — мехов на сто тысяч, да самые дорогие, да все меченые. Вот кузнецкий квартальный надзиратель зовет к себе своего Яшку: «Выкладывай». — «Не смею», — говорит тот, а сам еле смех сдерживает. Надзирателю обидно, потому что иных способов сыска у нас почти нету. «Говори, пожалуйста», — «Вы меня выдадите». — «Ей-богу, нет». Яшка думал, думал да и махнул рукой: «Мичинеровские меха все у пристава Тверской части Хрулева». — «Не может быть!» — «Чистая правда, ваше благородие». Надзиратель за голову схватился, но знает: Яшка врать не будет… Едет он к полицмейстеру, полковнику Огареву. Тот тоже за голову хватается, но поскольку Хрулев уже пару раз проворовался да еще отцовского огаревского внушения ослушался, Огарев едет к оберполицмейстеру, и там они решают дать делу законный ход. Ворвались к Хрулеву с повальным обыском…