Юрис Леон - Суд королевской скамьи

— Можете ли опознать кого-то из них, кроме Восса?

— Нет.

— И что было потом?

— Я попытался спрыгнуть со стола и получил удар по голове. Сознания я не потерял, но у меня не было уже сил бороться с тремя или четырьмя людьми, которые держали меня на столе. Одни из санитаров поднес стеклянную пластинку к моему пенису, а врач или кто-то другой в белом халате засунул длинный, как ручка метлы, деревянный штырь мне в задний проход, отчего на стекло у меня вытекла сперма.

— Это было болезненно?

— Вы серьезно?

— Совершенно серьезно. Так это была болезненная процедура?

— Я взывал о жалости ко всем богам, которых знал и которых не знал.

— И что было потом?

— Меня замертво отволокли в другую комнату, и, пока держали, мою мошонку прижали к металлической пластинке на столе. Потом рентгеновский аппарат опустился к одному из яичек и оставался в таком положении пять или десять минут. А после меня вернули в третий барак.

— Как в результате вы себя чувствовали?

— Меня страшно мутило и рвало дня три без перерыва. На мошонке появились какие-то темные пятна.

— Сколько времени вы оставались в третьем бараке?

— Несколько недель.

— Вы точно знали, что ваших друзей постигла такая же участь?

— Да, и многих других в бараке.

— Вы говорите, что были серьезно больны. Кто ухаживал за вами?

— Доктор Тесслар. В бараке было много голландцев, и ему помогал один человек из заключенных, тоже голландец. Его звали, насколько я помню, Менно Донкер.

— Сколько времени вы провели в третьем бараке, прежде чем вас снова забрали из него?

— Должно быть, до ноября.

— Почему вы так думаете?

— Я припоминаю разговоры, что по всей Польше ликвидируются гетто, и в Ядвигу-Западную стали прибывать сотни тысяч людей. Наплыв их был столь мощным, что машина уничтожения не могла перемолоть всех. За стенами нашего барака все время шли расстрелы, и мы постоянно слышали выстрелы и крики.

— Не можете ли вы рассказать милорду и присяжным, как вас перевели из третьего барака?

— Пришли эсэсовцы и забрали шестерых из нас, которых облучали в один и тот же день. Они забрали и поляка, какого-то старика, и Менно Донкера.

— Донкер тоже подвергался облучению?

— Нет, и меня удивило, что его тоже забрали. Это я помню.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Нас погнали в пятый барак, всех восьмерых. И еще шесть женщин с первого этажа. Там было какое-то сумасшествие. Всех раздевали догола, скручивали по рукам и ногам и держали, пока делали уколы.

— Сколько уколов вы получили?

— Только один, в спину.

— Как это происходило и где?

— В комнате, где все мы ждали. Огромный капо заломил мне руки за спину, так что я ничего не мог сделать, другой пригнул мне голову к коленям, а третий вогнал иглу в позвоночник.

— Это было больно?

— После того, что со мной сделали, боль меня уже не волновала. Я потерял сознание.

— И когда вы пришли в себя?

— Открыв глаза, я увидел рефлектор лампы над головой. Я попытался пошевелиться, но нижняя часть совершенно омертвела, и, кроме того, я был привязан к столу. Надо мной склонились несколько человек. Я знал только одного из них, Восса. Другой в белом халате и в маске держал пинцетом мое яичко, показывая его Воссу. Он бросил его на поднос, и я помню, что он прочитал номер у меня на руке и написал его на ярлычке, привязанном к подносу. Я начал плакать. И тогда я увидел доктора Тесслара, который сидел рядом и успокаивал меня.,

— И вас вернули в третий барак?

— Да.

— В каком же вы были состоянии?

— Все мы были поражены инфекциями. Хуже всего было Менно Донкеру, потому что у него изъяли оба яичка. Помню, что в первую же ночь забрали одного из ребят, Бернарда Холста. Позже я слышал, что он умер.

— Спустя некоторое время вас освободили из этого барака?

— Нет. Я продолжал оставаться в нем. Потом нас вернули в пятый барак и снова облучали.

— Вам пришлось пережить и вторую операцию?

— Нет, меня спас доктор Тесслар. В бараке кто-то скончался. Он заплатил капо, чтобы в свидетельстве о смерти было написано мое имя. Мне пришлось взять себе имя умершего, под которым я и жил, пока нас не освободили.

— Мистер Бар-Тов, у вас есть дети?

— Четверо. Двое мальчиков и две девочки.

— Приемные?

— Нет, все они мои собственные.

— Прошу простить за следующий вопрос, но он очень важен и ни в коей мере не ставит себе целью вмешиваться в ваши отношения с женой. Вас обследовали в Израиле на предмет потенции?