Леон Юрис - Суд королевской скамьи

Как я ненавидел его член и его яйца! Они заставляли мою мать плакать, когда он занимался с ней этим делом. Он хрюкал, как свинья, когда влезал на нее.

Если бы я мог, то взял бы камень и размозжил ему яйца. Я бы отрезал их ножом.

Я хотел спать, свернувшись калачиком рядом с матерью. Как она приучила меня засыпать, пока я не вырос. Груди у нее были большими и теплыми, и я любил утыкаться в них лицом и трогать их пальцами. Она не мешала мне, потому что я был еще малышом. Днем я любил зарываться лицом в ее юбку, и она поднимала меня и прижимала к груди.

Увидев меня на руках матери, он отрывал меня от нее, тряс и бил. Я вечно ходил весь в синяках.

Мне пришлось уехать в город, где он не мог найти меня.

Земля была покрыта снегом, когда я стоял у могилы матери. Она умерла из-за него, как будто он убил ее собственными руками.

Теперь он стар и не в состоянии ударить меня, и его грязный орган больше не действует.

— Адам! Адам!

— А? Что?

— Адам!

— В чем дело?

— Ты гонишь. На спидометре почти сто миль в час.

— О, прости. Я что-то задумался.

В клинике, как всегда, было полно пациентов, но из Оксфорда на несколько дней приехал Терренс Кемпбелл, так что все было в порядке. Осенью у Терри начнется практика в больнице. Как было бы здорово иметь его в помощниках. Мальчик весь день работает с ним бок о бок; делая уколы, проводя лабораторные исследования, беря анализы, консультируясь со своим учителем относительно диагнозов. Он прирожденный врач.

Наконец ушел последний из пациентов, и они расположились отдохнуть в кабинете Кельно.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Адам, поднимая к свету рентгеновский снимок.

Терри пригляделся к нему.

— Тени. И пятно. Туберкулез?

— Боюсь, что рак.

Терри глянул на имя на конверте.

— У этой бедняжки пятеро детей.

— Рак не выбирает, — ответил доктор Кельно.

— Я понимаю, но что станет с детьми? Им придется отправляться в сиротский приют.

— Я хотел бы поговорить с тобой на эту тему. Это часть нашей профессии — справляться со своей слабостью. Если ты хочешь стать по-настоящему хорошим врачом, ты должен найти в себе силы, которые помогут сохранять спокойствие, даже при виде тела друга. Врач, который позволяет себе умирать с каждым пациентом, долго не протянет.

Терри кивнул головой, но продолжал изучать рентгеновский снимок.

— Ну, а с другой стороны, может быть, у нее не рак, а если и опухоль, то она операбельна. Я хочу показать тебе кое-что еще.

Открыв ящик стола, он протянул Терри документ с подколотым к нему чеком на девятьсот фунтов.

— Что это?

— Извинение от полиграфической компании, которое должно быть представлено на открытом судебном заседании. И более того, адвокат Шоукросса встречался с Ричардом Смидди, чтобы обговорить условия соглашения. Насколько я понимаю, Кэди был в Лондоне и они заметались.

— Слава Богу, что скоро все кончится, — сказал Терри.

— Я так рад, что ты помогаешь мне, ты и Стефан. С Кэди я покончу. Я-его достану в любой стране, где вышла в свет его гнусная книжонка. Особенно дорого она достанется американцам.

— Доктор, — мягко сказал Терри, — когда вы начали дело, вы руководствовались только высокими принципами. Сейчас же может создаться впечатление, что вами движет месть.

— Ну и что из этого?

— Искать воздаяния ради самого воздаяния — значит питать зло в своей дуще.

— Перестань цитировать мне оксфордских философов. Чего, по твоему мнению, заслужил Кэди?

— Если он признает свою ошибку и выразит желание исправить ее последствия, тем самым искупив свою вину перед вами, вы можете проявить благородство. Вам не стоит травить его до смерти.

— То же самое благородство я проявил в Ядвиге и в Брикстонской тюрьме. И меня точно так же травили. Не больше и не меньше. Это люди, которым все надо говорить прямо в глаза.

— Но неужели вы не понимаете, что при таком отношении вы ставите себя в один ряд... ну, с нацистами.

— А я думал, что- ты испытываешь гордость, сказал Адам, задвигая ящик стола.

— Так и есть, доктор. Но не унижайте себя, опускаясь до мести. И не думаю, чтобы Стефану этого хотелось.

Сэр Роберт Хайсмит тщательно прореживал густые посадки роз, оставляя к лету только самые здоровые побеги. Это было его любимым занятием в саду на Ричмонд-Сюррей.

— Дорогой, чай готов, — позвала его Синтия.

Он стянул перчатки и направился на веранду своего маленького сельского домика, который двести лет назад был сторожкой у ворот королевского поместья.