Леон Юрис - Суд королевской скамьи

Большинство польских евреев было уничтожено нацистами. Основная часть выживших покинула страну.

Незначительное меньшинство из нескольких тысяч человек предпочло остаться — в силу преклонного возраста или страха перед необходимостью начинать новую жизнь. Некоторые из них продолжали хранить верность идеалам коммунизма.

Писатели, подобные Абрахаму Кэди, придерживались той точки зрения, что появление лагерей уничтожения было невозможно в цивилизованной западной стране, сам дух которой возмутился бы против деяний нацистов. Концентрационных лагерей не существовало ни в Норвегии или Дании, ни в Голландии, Франции или Бельгии, несмотря на то что они были оккупированы, ни в Италии или Финляндии, хотя они были союзниками Германии. И на этом фоне Польша, с ее столетними традициями антисемитизма, дала приют Освенциму, Треблинке и Ядвиге.

Позже, стремясь восстановить свою репутацию, Польша предприняла серьезные усилия для сохранения в стране еврейской общины, которая должна была стать витриной, свидетельствующей всему миру, что при коммунистах положение дел разительно изменилось. Нетронутыми остались несколько синагог, скудная еврейская пресса и убогий национальный театр, что все вместе представляло собой искусственно культивируемые жалкие остатки когда-то большого сообщества трех с половиной миллионов человек.

Используя нацистские методы, чтобы повлиять на евреев, специальная еврейская секция Польской коммунистической партии взяла на себя миссию контроля за еврейским населением. Она тщетно пыталась вдохнуть жизнь в театр и прессу, заставляя их провозглашать коммунистические лозунги.

Натан Гольдмарк, прожженный политикан, единственными этическими принципами которого были выживание и приспособленчество, оказался весьма полезным орудием в руках режима.

Его поезд карабкался на склоны Карпат, где последние клочки снега уходящей зимы переходили в снежные поля, еще не отступившие перед весной. Закопане, кроме того, что был известным зимним курортом, считался основным и самым важным центром в Польше, где лечили туберкулез.

Гольдмарка ждала встреча с доктором Марией Висковой, главным врачом санатория для рабочих и, как ни странно, убежденной коммунисткой, членом еврейской секции Польской коммунистической партии. Как национальная героиня она получила право работать вне Варшавы, в отдалении от Натана Гольдмарка, которого откровенно презирала.

Как и у многих, кто пережил огромную трагедию, ее внешность смягчилась с годами, а перенесенные мучения породили чувство сострадания. Ей минуло пятьдесят лет, но и с головой, посеребренной сединой, она продолжала оставаться красивой женщиной. Она стояла на пороге своего кабинета. В последние дни весенней непогоды шел мокрый снег с дождем.

Разоблачившись, Натан Гольдмарк пристроился у ее стола, пряча от взглядов обкусанные ногти и крутя головой, чтобы ослабить воротничок на шее с дряблыми складками кожи.

— Я приехал в Закопане, чтобы поговорить о деле Кельно, — начал он. — До нас дошло, что с вами пытались войти в контакт некоторые личности с Запада.

— Да, адвокатская фирма из Лондона.

— Вы знаете, как мы относимся к международному сионизму.

— Гольдмарк! Не отнимайте этой чушью время ни у меня, ни у моих пациентов.

— Прошу вас, товарищ доктор. Я проделал длинный путь. Двадцать лет назад вы свидетельствовали против Кельно. Центральный Комитет считает, что ваша точка зрения ныне не совсем верна.

— Почему? В свое время вы так старались, чтобы он был выдан Польше для суда над ним. Вы сами потребовали от меня заявления. Почему вы переменили свое мнение? Кельно за свои преступления так и не понес ответственности.

— Дело рухнуло, когда этот венгр, Эли Янос, не смог опознать Кельно.

— Вы не хуже меня знаете, Гольдмарк, что доктор Константин Лотаки также проводил эти операции вместе с Кельно, и очень похоже, что именно Лотаки кастрировал Яноса.

— Это всего лишь предположение. Кроме того, Лотаки снял с себя возведенные на него обвинения и полностью реабилитировался своей преданностью коммунизму.

— То, что Лотаки не ответил за свои преступления, ничуть не умаляет его вины. Что вообще происходит, Гольдмарк? Преступники внезапно становятся невинными агнцами. Двадцать лет или сто лет — время не освобождает их от ответственности за преступления. А что относительно Марка Тесслара, который видел Кельно за работой?

— Комитет считает, что на показания Тесслара нельзя полагаться.