Леон Юрис - Суд королевской скамьи

— Я собираюсь значительно упростить для тебя дело, — сказал я. — Тебе достанется все, включая права на «Местечко», которое написано, как я подозреваю, в немалой степени под твоим влиянием. Я ухожу отсюда без копейки в кармане. Все остается тебе... абсолютно все.

Затем мне пришлось объяснить Бену и Ванессе, о произошло. Я сказал им, что скоро отправляюсь в путешествие по Восточной Европе, и если все пойдет хорошо, то следующее лето я проведу в Израиле, куда они смогут ко мне приехать.

И тут случилось нечто странное. Они заявили, что хотят отправиться со мной в Лондон и проводить меня.

Так что, когда я покинул Линстед-холл, в одиночестве в нем осталась Саманта.

17

Одиссея Абрахама Кэди началась в Советском Союзе, где ему предложили стерильный тур, включавший в себя образцовые предприятия, кварталы новостроек, балет, музеи, Дома пионеров и акробатическую диалектику профсоюзных лидеров.

В метро и в парках, неизменно имея при себе орущий на полную мощность радиоприемник, он тайно встречался с евреями.

Его просьба дать ему возможность посетить Продно, была потеряна в бюрократических лабиринтах. Он поехал в Киев, где сразу же отправился к заброшенному провалу Бабьего Яра, яме, куда было согнано и на глазах веселящихся украинцев расстреляно тридцать пять тысяч евреев. Многие члены преследуемой еврейской общины Киева выразили желание поговорить с Кэди.

Его путешествие было грубо прервано, и ему предложили покинуть Россию.

В Париже он обзавелся новым паспортом и направился в Польшу, которая настойчиво пыталась убедить всех и вся, что поляки совершенно неповинны в геноциде евреев и что теперь, при коммунистах, к евреям относятся с неслыханным ранее либерализмом.

Абрахам совершил грустное паломничество в Ядвигский концентрационный лагерь, в то место, где закончила свой путь почти вся семья Кадзинских. Оно осталось нетронутым, это место поклонения, гробница его народа. В Ядвиге перед ним предстали годы ночных кошмаров, газовых камер и крематориев, на которые он смотрел и глазами убийц из СС, и убитых евреев.

Он был и в медицинских бараках, где маньяки от медицины проводили свои чудовищные хирургические эксперименты.

И снова он говорил с множеством людей, и многие хотели поговорить с ним. В варшавской гостинице «Бристоль» он был задержан во время обеда, после чего по обвинению в сионистском шпионаже провел три дня в штаб-квартире тайной полиции и был выкинут из Польши.

То же самое ждало его в Восточной Германии, где пропаганда настойчиво внушала, что, обратившись к коммунизму, восточные немцы полностью обелили себя, в то время как западные немцы остались истинными нацистами. Во время его третьего посещения Восточного Берлина Кэди объявили, что его дальнейшее пребывание в стране нежелательно.

Затем Абрахам Кэди прошел путем тех выживших беженцев второй мировой войны, которые со всей Восточной Европы собрались в Вене.

Из Вены их путь лежал в сборные лагеря на побережье Италии и Франции, откуда агенты нелегальной иммиграции, нанимая старые, дырявые, обветшавшие суда, пытались через Средиземное море добраться до Палестины, прорывая английскую блокаду.

Он бродил по сказочному острову Кипр, подобно прозревшему Лазарю, ибо именно здесь англичане организовали концентрационные лагеря, в которые загоняли тех беженцев, которых им удавалось захватить на пути в Палестину.

Вернувшись в Германию, он проинтервьюировал несколько дюжин бывших нацистов, никто из которых, как оказалось, не знал слова «Хорста Весселя», гимна гитлеровской эпохи. Так же как и никто из тех, кто жил рядом с Дахау, не ощущал странного запаха из труб крематориев.

Бродя по улицам Мюнхена, Франкфурта и Берлина, он восстанавливал перед мысленным взором «Кристальную ночь», когда коричневорубашечники обрушились на германское еврейство.

По завершении семи месяцев скитаний Абрахам Кэди явился в Израиль, где, обняв немногих оставшихся в живых родственников, совершил по этому крохотному государству путешествие длиной в двадцать тысяч миль. Он разговаривал с тысячами людей, после чего у него осталось больше трех тысяч фотографий. Сотни часов он провел в архивах смерти. Он перерыл горы книг и документов, читая до тех пор, пока слезы не застилали глаз.

Его долг Дэвиду Шоукроссу возрастал.

В первое же лето к нему приехали Бен и Ванесса. Эйб с радостью принял их, потому что уже изрядно устал от темпераментной венгерской любовницы, бурно протестовавшей против покушения на ее «территорию».