Леон Юрис - Суд королевской скамьи

Вот я и хочу вам сказать, что евреи никогда не избегали ситуаций, в которых надо было жертвовать деньги, и в 19бб году я выступал на ста шестнадцати таких мероприятиях. Не могу утверждать, что выступать мне всегда было легко и приятно. Я не испытывал симпатии ко всей процедуре, начиная с, комитета по встрече в аэропорту и интервью по телевидению и кончая интимными обедами с наиболее крупными жертвователями, да и необходимость говорить со сцены настолько волновала меня, что приходилось прибегать или к выпивке, или к транквилизаторам. Как бы там ни было, после выхода «Холокауста» я стал популярен, и мне было очень трудно отказать этим людям.

Милли, секретарша Эйба, встретила Сиднея Черноффа, который представлял Университет Эйнштейна, второе самое крупное еврейское учебное заведение в Чикаго.

— Мистер Кэди звонил и предупредил, что на несколько минут запоздает. Не хотите ли подождать его в кабинете?

Значит, вот где он работает. Преисполненный благоговения, Чернофф огляделся. Потрепанное кожаное кресло, старенькая пишущая машинка, стол, заваленный безделушками, с фотографиями его двух детей в израильской военной форме. Ему на неделю хватит рассказов! На стене была надпись: «МАРК ТВЕН-СИТИ, КАЛИФОРНИЯ», и всю стену закрывали пришпиленные к ней листки бумаги с датами, статистическими данными, именами действующих лиц и перечислением членов семей, а также данные о системе образования, политической жизни, индустрии и культуре этого выдуманного города.

Представить только! Город, созданный воображением!

На длинном столе у другой стены высились груды книг, документов и снимков, посвященных всем деталям городской жизни — национальные меньшинства, бунты и наводнения, забастовки, полиция и пожарная служба.

Пребывание Сиднея Черноффа в этом святилище было грубо нарушено треском двигателя подъехавшего мотоцикла. Он посмотрел из окна на подъездную дорожку, на которой остановился мотоцикл какого-то мужлана; тот выключил двигатель и слез с седла. Бог мой! Это был Абрахам Кэди!

Чернофф старался быть воплощением вежливости и спокойствия, когда Кэди в высоких сапогах и кожанои куртке поздоровался с ним и, плюхнувшись в кресло, водрузил на стол ноги и попросил Милли принести для него «кровавую Мэри».

— У вас довольно любопытное средство передвижения, — заметил Чернофф, стараясь сказать хоть что-то достаточно сдержанное в адрес мотоцикла.

— «Харлей-Спортстер 900», — сказал Эйб, — и все матери относятся к нему как к исчадию ада.

— Да, похоже, это очень мощная машина.

— Время от времени я чувствую, что мне надо встряхнуться и проветрить мозги. Два месяца я носился с ребятами из Бюро по борьбе с наркотиками.

Навидался омерзительных зрелищ. Прошлой ночью мы нашли двух мальчишек двенадцати-четырнадцати лет, умерших от слишком большой дозы героина.

— Чудовищно.

— Единственный недостаток мотоцикла в том, что он не летает. А пилотские права я получить не могу. Из-за глаза, как вы понимаете.

Хилли принесла «кровавую Мэри» для Эйба и чай для Черноффа. Сделав глоток, Чернофф одобрительно пожевал толстыми пухлыми губами. У него был низкий мелодичный, говоривший о его незаурядном интеллекте голос, и, играя им, он стал постепенно подбираться к предмету своего визита. Пристрастие Кэди к мотоциклам несколько шокировало его, но хозяин все же был крупным романистом, с которым можно было говорить изысканным языком, свойственным культурным людям. Чернофф увил свою речь еврейскими выражениями, цитатами из Талмуда и перемежал ее описаниями встреч, которые он лично имел с другими выдающимися людьми, Он объяснил, почему человек уровня Абрахама Кэди обязательно должен иметь дело с Университетом Эйнштейна, вторым по величине еврейским учебным заведением в стране. Эйбу может быть представлена кафедра на факультете искусства и литературы, взамен чего Эйб поможет собрать для него средства. В свою очередь, Абрахам Кэди получит глубокое духовное удовлетворение от сознания того, что он способствует развитию еврейского образования и интеллекта.

Эйб с шумом сбросил ноги со стола.

— Я был бы рад появиться у Эйнштейна, — сказал он.

Чернофф не мог сдержать радости, которая готова была забить ключом! Кэди оказался отнюдь не тем чудовищем, которое он тщился из себя изобразить. Еврей всегда остается евреем, и рано или поздно это в нем скажется.

— Но у меня есть одно небольшое условие, сказал Эйб.

— О, конечно.