Константин Григорьев - Зелёный туман

Пока мы разговаривали, Ворон сварил чифир и, завернув стеклянную банку из-под огурцов в вафельное полотенце, поставил её париться под грязную подушку. Всё по правилам! Потом мы разлили остатки коньяка.

– Ну, за Хозяина выпили, – провозгласил Ворон, – теперь за Лаврентия Палыча, царство ему небесное, по его амнистии вышел. Земля пухом! – И он опрокинул в себя коньяк.

Я не мог не оценить всего юмора ситуации: человек с мозгами, задолбанными пропагандой историков-демократов, пил за помин Берии с бывшим зэком, казалось, сошедшим со страниц "Колымских рассказов" Варлама Шаламова. Смешная всё-таки штука – жизнь.

Чуть позже, за чифирём по-колымски (под воблу), мы, насколько это было возможно учитывая вменяемость Ворона, ещё немного поговорили за жизнь. Я попросился остаться на ночлег. Ворон разрешил. По-моему, он уже понял, что мне просто некуда идти, но с вопросами пока не лез: в тех местах, где он отмотал четыре срока, лишний вопрос мог сделать лишним его самого.

Тут Ворону, видимо от выпитого, стало душновато и он расстегнул телогрейку вместе с рубашкой. На впалой туберкулёзной груди, слева, под седеющими волосами, синел такой знакомый профиль – Сталин.

"А на левой груди – профиль Сталина,

А на правой – Маринка анфас", – бормотал я про себя ещё не написанную песню Высоцкого, всё больше и больше косея не от коньяка с чифирём, а от всей этой абсурдной ситуации: прокуренный, прочифиренный зэк с жёлтыми остатками зубов и татуировкой Хозяина под сердцем, вонь котельной, изгвазданная мебель, чужой и непонятный мир.

Наконец я уснул в углу на каких-то тряпках.

– Что это за фраер тут припух? – сквозь сон услышал я незнакомый голос. – Ты его знаешь?

Я открыл глаза: рядом с Вороном стоял незнакомый дед, пониже и пополнее, тоже в телогрейке, тоже седой. "Сменщик", – догадался я.

– Да попросил погреться, – оправдывался Ворон, – коньяком угостил. Посидели, Хозяина помянули.

Компания из двух бывших зэков сама подтолкнула меня к действиям, я понял, в чём мой шанс зацепиться.

Я встал, подошёл к обоим.

– Спокойно, разговор у меня к вам будет.

– А ты кто такой, чтобы с тобой разговаривать? – сердито спросил сменщик. – Откуда упал, фраер залётный?

Лицо у него было неприятное, опухшее, небритое. Глаза – красные. Тоже, видать, с похмелья.

– Спокуха, мужики… – начал было я.

– Мужики в колхозе пашут! – взревел толстый. – А мы люди.

Блин, сморозил я, что и говорить, ситуацию надо было срочно выруливать. Я решил держаться как можно спокойнее.

– Остынь, ты, человек, – стараясь ровно дышать, сказал я. – Говорят, тебе – разговор есть.

– Пускай толкует, – поддержал меня Ворон. – Вчера с ним побазарили – нормальный, вроде.

– Нормальный, – проворчал толстый. – Олень он безрогий, а не нормальный! – Потом мотнул головой и грубо прохрипел:

– Ну, что тебе?

– Короче, хата мне нужна, чтобы упасть, и ксива с пропиской, – сказал я, придерживаясь старой формулы: проси больше, меньше всегда дадут.

– Ты ещё и без ксивы, – хмыкнул толстый. – Ты кто вообще?

– Финансовые афёры, – уже совершенно спокойно сказал я, если вдуматься, чистую правду. – Случайно кинул не тех, пришлось рвать когти.

– Ты откуда? – Вопросы задавал только толстый.

– Из Питера. Так получилось, что валить пришлось без документов, хорошо, что не без башки. Упасть мне надо, сховаться на время. Поможете с хатой и ксивой – по две косых на брата. Вот, для начала, за беспокойство. – И я выложил на грязный стол сотку.

Толстый задумчиво почесал грязный, небритый подбородок:

– Чифирнёшь?

– Кого из людей в Москве знаешь? – спросил он за утренним чифиром.

Я презрительно усмехнулся:

– Знал бы – к ним бы пошёл, а не к вам, завязанным.

– А в Питере? – недовольно спросил толстый.

– А ты что, прокурор, вопросы задавать? – как можно более презрительно процедил я (такая манера общения действовала на толстого очень хорошо). – Кого знаю, тот знает.

Мы молча чифирнули, заварили вторяка. Пока вторяк парился, толстый с Вороном, переглянувшись, отошли в дальний угол котельной, пошептались.

– Ладно, фраер, – вернувшись к столу прогундосил толстый, – ты иди погуляй пока, а вечером, часам к семи, подойдёшь. А мы тут померкуем пока, что ты за птица и откуда упал.

Ну, что ж, уже хорошо. Я – намеренно медленно – допил вторяк, собрался и потопал по ещё не растаявшей снежной тропинке к станции Кунцево, борясь с подступающей от чифира тошнотой.