Константин Григорьев - Зелёный туман

Мне стало грустно: двумя мерзавцами в нашем времени скоро станет больше, а их у нас, как вы знаете, и без того хватает. Читали "Звёзду Соломона" Александра Куприна, где главный герой рассказа получает способность видеть, сколько скованной на замок мерзости обитает в каждом человеке? Похоже, у этих двоих замок сломался. Эх, если бы только у них двоих! А я им, понятно, был нужен как поводырь в новом мире: научить оформлять договора, счета в банках и прочей лабуде по жизни. Они поняли, что в нашем мире бумажной волокиты на порядок больше, но также поняли, что она на порядок легче покупается. Что ж, мозги у них были, на то и чекисты.

Дальше всё просто: меня, едва державшегося на зыбящихся как студень ногах, впихнули в машину, придавив тяжёлыми рюкзаками: запаслись ребята золотишком да антиквариатом на продажу; молодцы, дельцы новой волны.

Я в последний раз созерцал всё ещё уютную и маломашинную в конце 70-х Москву. Мы ехали по тёмному городу, и вдоль дороги горели уютным жёлтым светом окна квартир. И где-то на ставшей вдруг такой недоступной Большой Филёвской улице, за одним из подобных манящих домашним теплом окон сидели Галя с Любой и напрасно ждали меня к ужину. Прощайте, родные! До встречи в будущем, если, конечно, она состоится.

При свете карманных фонариков мы по узким, мягким уже тропинкам в снегу, спустились наконец в овраг. Я еле шёл.

– Ничего, скоро пройдёт, – успокоил Курбатов, – это ненадолго. Ноги тебе ещё понадобятся – по банкам бегать.

Чекисты тоже запыхались с тяжеленными рюкзаками.

Наконец мы дошли до угловатого камня. Овраг весь ещё утопал в снегу, ещё бы – самое начало весны, но камень был расчищен. Видимо, кто-то считал его за святыню и приходил в овраг специально, чтобы к нему прикоснуться. Странные бывают люди.

Обхватив какое-то деревце, я, тяжело дыша, восстанавливал дыхание. Чекисты тоже устали.

Надо сказать, подготовились к переходу они основательно. Ремизов – худощавый молчаливый мужик немного за тридцать с неприметным, быстро забывающимся лицом настоящего чекиста, как только немного отдышался, достал из рюкзака – что бы вы подумали? – надувной плавательный матрац и не спеша его надул. Потом, чуть углубившись в овраг и найдя не особо глубокоснежное место, разложил его, и мы уселись, с наслаждением вытянув уставшие ноги. Была уже половина девятого вечера, тьма стояла кромешная, и наше сидение на пляжном матрасе в заснеженном овраге больше всего напоминало сходняк идиотов. Как вскоре выяснилось, так оно и было. Кроме всего прочего, от расслабляющего укола у меня кружилась голова.

Курбатов хлебнул из фляжки сосудорасширяющего – для сугреву, протянул её мне. Отчего не выпить перед расстрелом? Ведь ясен пень, если переход не удастся, я просто пропаду без вести – бывает, а если удастся – перейду в очередную неволю. Что мне терять?

Но Курбатов не отдал мне фляжку, наоборот – судорожно сжимал её левой рукой, дёргаясь всем телом.

– Это ОН, – лязгая зубами, наконец пролаял искатель приключений, – ОН!!!

Мы с Ремизовым тут же вскочили и посмотрели в глубину оврага, ближе к которой сидел Курбатов.

Там клубился зелёный туман.

– Пошли! – схватил свой рюкзак Курбатов. – В него!

Но это было лишнее: туман сам к нам пришёл. Обволок ноги, поднялся выше – и вот мы уже дышим его густым влажным воздухом. Всё было так похоже на ту ночь на Литейном, что я не выдержал и прошептал: "Де жа вю".

Я не могу сказать, сколько мы были в тумане: может, секунду, а может, вечность. Одно скажу точно: исчез он внезапно, как не было.

И тут же в голову ворвался шум: сотни мыслей, идей, озарений, грандиозных планов, – вся ноосфера, найдя девственный мозг, спешила в нём утвердиться. Впрочем, тут она ошиблась: не такой уж мой мозг был девственный, – я был из неё родом, я просто вернулся домой.

Чекистов колбасило много больше, они явно не были готовы к такому нападению на мозги, хотя, конечно, слышали рассказы об этом состоянии от Гали и, возможно, кого-то ещё.

– Пойдём, – тут я взял инициативу на себя, – хоть узнаем, в какое время забрели.

Чекисты взяли себя в руки, подобрали рюкзаки, и мы, тряся головами, двинулись в обратный путь.

Этот март, если, конечно, это был март, был значительно теплее того, из которого мы вышли. А зарево иллюминаций, стоящее над ночной Москвой, подтверждало: мы в будущем. В 70-е в Москве ночная жизнь ещё так не кипела.

Мы подошли к метро. На одном из домов уже висел плакат: "С праздником, дорогие женщины!" и дата – 1997.