Константин Григорьев - Зелёный туман

День рождения Гали, 18 августа, отмечали уже в Москве. Приехал Борис Витальевич, две недели назад получивший (возможно, за Лохматого) звание подполковника. Отношения между ним и нами можно было – с натяжкой – назвать дружескими. По крайней мере, у нас хватало ума не лезть не в своё дело, а у него – смотреть сквозь пальцы на некоторые наши вольности мировоззрения.

Вскоре выяснилось, что у новоиспечённого подполковника крупные неприятности. Надо отдать Борису Витальевичу должное: он не хотел портить нам праздник, но обмануть интуицию бывшего банкира, в совершенстве изучившего в прошлом будущем язык тела, и понимавшую больше чем знавшую Галину было невозможно. И шеф в конце концов признался, что разбил вдребезги свою "копейку" и что даже его зарплаты и сбережений на восстановление не хватит, а без личной машины – он сам не свой.

Как автомобилист я понимал, что машина это наркотик, что если на неё подсядешь, то иначе никак, и решил помочь, но, понятно, не бесплатно.

– А что, – предложил я, вспомнив далёкие уже 50-е, – скоро ведь суперсерия СССР – Канада стартует, ага?

– И что, – Борис Витальевич понял меня с полуслова, – хочешь мне результат серии сказать? Так ясно, что канадцы выиграют. Или, скажешь, нет?

– Выиграют, – успокоил я, – но вот только ставить на них нужно не до первого матча, а после пятого.

– Не понял, – пьяно нахмурился шеф. От выпитого его голос слегка огрубел.

Я улыбнулся и, взяв листок бумаги, написал (ох эти старые добрые перьевые ручки с баллончиком, помните?): "СССР – Канада – 7:3, 1:4, 4:4, 5:3, 5:4, 2:3, 3:4, 5:6". Протянул ему.

– Теперь понял?

Борис Витальевич улыбнулся, но потом помрачнел:

– А всё-таки жаль, три поражения подряд. Как же так?

Я тоже тяжело вздохнул:

– Бобби Халл по приказу второго тренера травмирует Харламова. А без Харламова…

– Понятно, – расстроено протянул подполковник. Но потом широко улыбнулся: – А что, разведу рубликов на триста парочку полкашей, всё равно им, старым пердунам, деньги тратить не на что. Что ты за это хочешь? – Борис Витальевич не хуже меня читал язык жестов, видел, что я не просто помочь напрашиваюсь.

– Связку ключей, которую вы у меня изъяли.

– Зачем? – оторопел шеф.

– Да просто на память. И потом, доживём же мы в конце концов до 1997 года. Как я тогда в свою квартиру войду и в свою машину сяду? И потом – какую ценность она представляет? Обычные ключи и кругляш из пластмассы.

Борис Витальевич покрутил толстой шеей:

– Ладно.

В общем, получил я в воскресенье вечером, 29 октября, связку своих ключей. Борис Витальевич расхохотался:

– Видел бы ты моё лицо после второго периода – египетские казни тебе готовил, – и их лица после окончания матча. Один чуть не плакал. Но деньги все отдали, хоть и ушли матерясь. Триста рублей как одна копеечка! Да ещё по мелочам на результатах каждого матча через знакомых втихаря снимал – ещё восемьдесят. Теперь на ремонт хватит. Спасибо. – Он покрутил на свой манер шеей и тихо рассмеялся: – Ох, возьмут меня за жабры за нетрудовые доходы. До встречи!

Долго я вертел свою связку ключей с брелком БМВ: удастся ли когда-нибудь, пусть и глубоким стариком, вновь открыть дверь своей холостяцкой квартиры на Мусы Джалиля? Было мне уже сорок лет. Значит, в 1997 должно было стать шестьдесят пять.

Тут я наконец задал давно мучающий меня вопрос: почему Владимир Сергеевич выглядит не более чем на шестьдесят, а не на положенные семьдесят семь?

Банкир улыбнулся и сказал:

– Знаете, давайте поговорим об этом завтра: темно уже.

И правда, на этот раз мы засиделись допоздна, пора было по домам.

Да, странные бывают люди, – думал я вечером о судьбе моего несчастного, одержимого XIX веком современника, так стремившегося в прошлое, а попавшего в цепкие лапы КГБ. Я чувствовал, что Владимир Сергеевич прав: Время не любит праздношатающихся по нему неудачников. И этот тип, даже если вышел из тюрьмы-психушки в трезвом уме и здравой памяти и осуществил-таки свою мечту с XIX веком, вряд ли счастлив, вряд ли Время ласково ждёт его в том времени. Другое дело, попавшие в чужое время случайно, как банкир и Галина; тут, мне казалось, наоборот: Время, как бы извиняясь, дарит своим случайным гостям жизнь лучшую, чем была до этого.

Мне казалось, Лохматый попал в типичную ловушку, в какую часто уловляются романтически настроенные души: он был очарован своим восприятием предмета, не зная толком сам предмет. А ведь наши представления о чём-то, полученные из рассказов и дополненные собственной фантазией, всегда лучше, загадочнее, романтичнее того, что есть на самом деле. В реальности, как правило, получаешь разочарование. Это как профессия рыбака: романтична со стороны и страшно тяжела на самом деле. Так и пресловутый XIX век: наверняка он не такая идиллия, какой кажется.