Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра

С песнями на марше два легиона и кавалерия Антония вступили в изрезанную ущельями страну великой красной реки Галис, такой красивой, что римляне и представить себе не могли: красные скалы, острые грани утесов и шельфов, ровная земля по обоим берегам широкого потока, лениво несущего свои воды, пока снег еще не растаял на высоких вершинах. Антоний пошел в Сирию по суше, потому что плавание по зимнему морю слишком опасно. К тому же Антоний предпочел оставаться со своими людьми до тех пор, пока не будет уверен, что они любят его больше Кассия, которому раньше принадлежали. Погода стояла холодная, но мороз чувствовался, только когда поднимался ветер, а на дне ущелий ветра почти не было. Несмотря на цвет, вода оказалась пригодной как для людей, так и для животных. Центральная Анатолия не была густо населена.

Город Эзебия Мазака располагался у подножия Аргея, огромного вулкана, белого от снега, как обычная гора, ибо никто за всю историю не помнил, чтобы он извергался. Голубой город, небольшой и обедневший; с незапамятных времен его грабили все, кому не лень, потому что его цари были слабы и слишком скупы, чтобы держать армию.

Именно здесь Антоний понял, как трудно будет выжать из Востока еще золота и сокровищ. Брут и Кассий забрали все, что накопил Великий Митридат. От этой мысли у него очень испортилось настроение, и он с Попликолой, братьями Децидия Саксы и Деллием отправился в Коману, город жрецов богини Ма, недалеко от Эзебии Мазаки. Пусть этот маразматический царь Каппадокии и его до смешного некомпетентный сынок живут в своем пустом дворце! Возможно, в Комане он найдет запасы золота, припрятанного под обычной каменной плитой. Жрецы бросают царей на произвол судьбы, если речь идет о защите их собственных денег.

Ма — воплощение богини Кубабы Кибелы, Великой Матери, которая правила всеми богами, мужскими и женскими, с тех времен, когда люди впервые научились рассказывать свою историю, сидя у костров. Давным-давно она утратила власть везде, кроме таких мест, как две Команы — одна здесь, в Каппадокии, другая на севере, в Понте, — да еще Пессинунт неподалеку от того места, где Александр Великий разрубил мечом Гордиев узел. Каждая из этих трех территорий управлялась как независимое государство, чей царь был одновременно верховным жрецом, и каждое государство имело естественные границы.

Без военного эскорта, в сопровождении четверки друзей и множества слуг Антоний въехал в небольшую, симпатичную деревушку в Каппадокийской Комане, отметив с одобрением ее дорогие дома, сады, обещающие изобилие цветов будущей весной, внушительный храм Ма, возвышающийся на вершине небольшого холма, окруженного березовой рощей, с тополями по обеим сторонам мощеной дороги, ведущей прямо к земляному дому богини Ма. Сбоку от него стоял дворец. Как и у храма, его дорические колонны были голубого цвета с ярко-красными основаниями и капителями, стены позади колонн синие, края крытой дранкой крыши обведены золотом.

Молодой человек лет двадцати ждал их перед дворцом, одетый в несколько слоев зеленой кисеи, с круглой золотой шляпой на бритой голове.

— Марк Антоний, — представился Антоний, спешиваясь со своего серого в яблоках государственного коня и бросая поводья одному из троих слуг, которых он привел с собой.

— Добро пожаловать, господин Антоний, — приветствовал молодой человек, низко кланяясь.

— Достаточно просто Антония. У нас в Риме господ нет. Как тебя зовут, бритый?

— Архелай Сисен. Я — царь, верховный жрец богини Ма.

— Не слишком молод для царя, а?

— Лучше быть слишком молодым, чем слишком старым, Марк Антоний. Войди в мой дом.

Визит начался с осторожного словесного пикирования, в котором царь Архелай Сисен, даже более юный, чем Октавиан, не уступал Антонию, и тот, будучи по натуре человеком добродушным, был восхищен умом юноши. Точно так же он мог бы совершенно свободно выносить Октавиана, если бы тот не стал наследником Цезаря.

Но хотя здания были красивые и ландшафт достаточно хорош для римлянина, одного часа оказалось вполне достаточно, чтобы понять: каким бы богатством ни обладала некогда богиня Ма в Комане, его уже не осталось. Поскольку между ними и столицей Каппадокии лежало всего пятьдесят миль, друзья Антония готовы были отправиться в путь на рассвете следующего дня, чтобы соединиться с легионами и продолжить поход.

— Тебя не оскорбит, если моя мать будет присутствовать на обеде? — почтительно спросил жрец-царь. — И мои младшие братья?