Колин Маккалоу - Антоний и Клеопатра

— Я понимаю, куда клонит Ха-эм, — задумчиво произнес Сосиген. — Этот Марк Антоний не Цезарь, поэтому его можно одурачить. Ты внушишь ему благоговейный страх, и он простит тебя. В конце концов, ты не помогала Кассию, а он не сможет доказать обратное. Когда этот Квинт Деллий прибудет, он попытается запугать тебя. Но ты — фараон, ни один фаворит не сможет тебя запугать.

— Жаль, что флот, который ты послала Антонию и Октавиану, вынужден был вернуться, — заметил Аполлодор.

— О, что сделано, то сделано! — нетерпеливо воскликнула Клеопатра. Она снова села в кресло, вдруг погрустнев. — Никто не может запугать фараона, но… Ха-эм, попроси Тах-а посмотреть по лепесткам лотоса в ее чаше. Антония можно использовать.

Сосиген вздрогнул.

— Царица!

— Погоди, Сосиген. Египет важнее любого живого существа! Я была плохой правительницей, вновь и вновь лишенной Осириса! Какое мне дело, что за человек Марк Антоний? Никакого! В Антонии течет кровь Юлиев. Если чаша Исиды скажет, что в нем достаточно крови Юлиев, тогда, возможно, я сумею взять у него больше, чем он у меня.

— Я сделаю это, — сказал Ха-эм, вставая.

— Аполлодор, выдержит ли речная баржа Филопатора путешествие по морю в это время года?

Ее приближенный нахмурился.

— Я не уверен, царица.

— Тогда выведи ее из укрытия в море.

— Дочь Исиды, у тебя есть много кораблей!

— Но Филопатор построил только два корабля, и морской корабль сгнил сто лет назад. Если я хочу внушить страх Антонию, я должна прибыть в Тарс с такой помпой, таким великолепием, какого не видел ни один римлянин, даже Цезарь.

Квинту Деллию Александрия показалась самым дивным городом в мире. Семь лет назад Цезарь почти разрушил ее, а Клеопатра вернула город к славе, сделав его еще краше. Все особняки вдоль Царской улицы были восстановлены; холм бога Пана — Панейон — возвышался над плоским городом, утопающим в зелени; священная территория бога Сераписа — Серапейон — восстановлена в коринфском стиле. И там, где однажды по Канопской улице со скрипом и громыханием катались осадные башни, теперь стояли ошеломляющие храмы и общественные здания, опровергая своим видом факт нашествия чумы и голода. Вот почему, глядя с высоты Панейона на Александрию, Деллий подумал, что единственный раз в жизни Цезарь преувеличил степень разрушения, которое он нанес городу.

Он еще не видел царицу — важный человек по имени Аполлодор надменно сообщил ему, что она отбыла с визитом в Дельту проверить мастерские по производству бумаги. Поэтому Деллию показали его апартаменты, тоже роскошные, и предоставили его самому себе. Деллий решил не просто прогуляться по городу, он взял с собой писаря, который делал записи широким стилем на восковых табличках.

В Семе Деллий весело рассмеялся.

— Записывай, Ласфен! «Могила Александра Великого плюс тридцать с лишним Птолемеев в огороженном месте, выложенном отборным мрамором с голубыми и темно-зелеными разводами. Двадцать восемь золотых статуй в рост человека. Аполлон работы Праксителя, раскрашенный мрамор. Четыре работы из раскрашенного мрамора неизвестного мастера, в рост человека. Картина работы Зевксида, изображающая Александра Великого в Иссе после победы над Дарием. Портрет Птолемея Сотера работы Никия…» Хватит писать. Остальные не так красивы.

В Серапейоне Деллий просто заржал от удовольствия.

— Запиши, Ласфен! «Статуя Сераписа ростом приблизительно тридцать футов, работы Бриакса, раскрашена Никием. Группа из девяти муз из слоновой кости работы Фидия. Сорок две золотые статуи в рост человека…» — Он остановился, царапнул золотую Афродиту, поморщился. — «Некоторые, если не все, покрыты очень тонким слоем золота, увы, не цельные… Возница и кони в бронзе работы Мирона…» Больше не пиши! Нет, просто добавь «и т. д., и т. д.». Слишком много посредственных работ, недостойных каталога.

На агоре Деллий остановился перед огромной скульптурной группой из четырех вздыбленных коней, запряженных в гоночную колесницу. Возницей была женщина, и какая женщина!

— Пиши, Ласфен! «Квадрига в бронзе с возницей-женщиной по имени Билистиха». Хватит! Здесь больше ничего нет, кроме современных вещей, отличных, конечно, но не представляющих ценности для коллекционеров. Пойдем дальше, Ласфен!

Прогулка продолжалась в том же духе. Его писарь оставлял за собой целые свитки из воска, как моль оставляет помет. «Великолепно, великолепно! Египет запредельно богат, судя по тому, что я увидел в Александрии. Но как убедить Марка Антония, что мы получим больше денег, если не расплавим эти предметы, а продадим их как произведения искусства? Возьмем, к примеру, могилу Александра Великого, — размышлял Деллий. — Цельный блок горного хрусталя, прозрачного, словно вода, — как красиво он смотрелся бы в храме Дианы в Риме! Каким до смешного маленьким был Александр! Руки и ноги не больше, чем у ребенка, а на голове вместо волос какая-то желтая шерсть. Наверняка восковая фигура, не настоящая. А ведь можно было бы предположить, что, поскольку он бог, они сделают изображение ростом по меньшей мере с Антония! В Семе наберется достаточно материала, чтобы покрыть пол в доме какого-нибудь римского богача, — это сто талантов или даже больше. А произведения Фидия из слоновой кости легко можно продать за тысячу талантов».