Весьма знаменательно, что общие для всех трех исторических эпопей Упита элементы чувствуются уже в основных линиях сюжетов и в главных положительных характерах. Мы можем обнаружить в романе «На грани веков» зародыш «Земли зеленой» и «Просвета в тучах». Конечно, нельзя упускать из вида различий в изображаемых исторических эпохах, которые определяют воссоздание характеров и образование сюжета.
Главные положительные герои и романа «На грани веков», и «Земли зеленой» уходят из деревни в Ригу. Во всех трех романах Рига воспринимается как центр экономической и идейной жизни и развития латышского народа, как знаменосец прогресса будущего. Город, следовательно, поставлен выше деревни. Это еще со времен «Новых истоков» отличает А. Упита от так называемых крестьянских писателей.
В романе «Просвет в тучах» показано, что происходит в Риге с героями «Земли зеленой» — Андреем и Анной Осис и Андром Калвицем, как они входят в трудовой и боевой коллектив городского пролетариата, обретают классовую сознательность и вступают в борьбу за социальную свободу. Если бы автор продолжил «На грани веков», то в образах Друста, Мартыня Атауги, Марциса, Мегиса, Пострела и Инты он разрешил бы по существу психологически родственную тему, но раскрывающуюся в условиях XVIII века, в период распада феодализма и образования капитализма.
В романе «Просвет в тучах» ярко подчеркнуты и противопоставлены друг другу две Риги: пролетарская и буржуазная. Они ясно обозначены в романе «На грани веков». В соответствии с общественно-экономическими условиями того времени они показаны здесь как немецкая бюргерская Рига и Рига латышских трудящихся. Показывая трудовую Ригу, автор большое внимание уделяет порту. Там уже в начале XVIII века ярче всего видны первые ростки латышского рабочего класса.
Андрей Упит — непревзойденный в латышской литературе пейзажист Риги. Чудесные, насыщенные красками и деталями пейзажи Риги встречаются и в романе «На грани веков». И здесь писателю больше всего по душе пейзаж трудовой Риги. Взволнованно, порой с наивным любопытством наблюдает Мартынь Атауга суда на Даугаве и в порту, загнанных извозчиками лошадей, толчею на улицах и разнообразие товаров в магазинах, лица ремесленников, рабочих, торговцев.
Упит очень любит Ригу. Эта любовь зародилась давно и с годами возрастала все больше.
Мартынь Атауга своей суровостью, упрямством и гордостью, за которыми скрываются внутренняя застенчивость и сердечная теплота, больше напоминает Мартыня Робежниека из «Шелковой сети», чем Андрея Осиса из эпопеи советского периода. С теми же резкостью и осуждением, с какими относится тот к мещанской семье Янсона, противопоставляет себе Мартынь бюргерскую семью Альтхофов, в которую вошел после женитьбы его брат Юрис, став «липовым» немцем Георгом Атогеном и одним из родоначальников латышской буржуазии.
Уже в романе «На грани веков» мы встречаем и первообраз Анны Осис. Это — Друстова Инта, очень колоритно, с большой внутренней симпатией автора очерченный образ. Упит разрешает одну проблему: пробуждение безжалостно угнетенной, трудящейся женщины, которая смело включается в борьбу вместе с мужчинами. Инта с отрядом Мартыня идет на войну, проявляет удивительную храбрость и выносливость. Дочь Друста, ненавидевшего помещиков, умеет себя защитить. Перед нами — яркий образ женщины-борца.
Много общего и во внешнем и внутреннем стиле всех трех исторических эпопей. В романе «На грани веков» уже чувствуется спокойное и уравновешенное, но одновременно гибкое повествование, позволяющее создать точный, ясный и рельефный рисунок и пластичность изображения, столь характерные для «Земли зеленой» и «Просвета в тучах». Быть может, именно к стилю больше всего относится убежденность автора в том, что в романе «На грани веков» он «последовательнее и дальше отошел от романтизма с его восторженно слащавой пылкостью и сентиментальностью», чем в предыдущих произведениях.
Особое место в романе занимает один персонаж, при появлении которого автор не может сдержать уничтожающую антипатию. Это молодая баронесса Шарлотта-Амалия фон Геттлинг. Для нее автор не жалеет черных красок. Ее нос напоминает птичий клюв, пальцы скрючены, словно когти ястреба-стервятника, почуявшего вблизи добычу…
Так гневно и безжалостно Упит до сих пор не изображал ни одного из своих героев. В Шарлотте-Амалии он собрал в фокус все моральное и физическое уродство прибалтийских баронов.
Читать дальше