Андрей Упит - На грани веков

Конечно, крепостной Мартынь имел обо всем этом туманное представление. Он лишь чувствует мощь новой России, видит непрерывно идущие по берегу Даугавы войска — хорошо обученные и оснащенные, дисциплинированные и отважные. Вскоре после войны вновь очутившись в Риге, измученной во время осады голодом и чумой, Мартынь видит, что город живет, что в порту кипит работа, потому что расширились торговые связи с внешним миром, а из России поступают разные товары, И хорошие ремесленники здесь ценятся на вес золота.

Разорившийся мелкопоместный помещик поляк Крашевский, чудак и просветитель крестьян, говорит Мартыню:

«Да, с русским царем уже не шути, удивительные дела он вершит. Страна у него необъятна и богата, не ленись только нагибаться и поднимать то, что валяется под ногами. И он учит лежебок, не жалея палок, а голов и того меньше. Бороды боярские долой, долгие полы долой, баричей — за границу учиться труду, ремеслу и ратному искусству, горожан и мужиков в солдаты, церковные колокола на пушки. Попы вопят о пришествии антихриста, но поделать с ним ничего не могут. Петр уже отнял у турок Азов, выгнал из Карелии шведов, среди невских болот заложил новый город, туда уже идут голландские и английские корабли. Скоро может наступить такое время, когда он изгонит шведов со всего Балтийского моря».

Некоторое время Мартынь тоже верит, что с господством Петра наступит новый порядок, крепостным станет легче. Но затем он видит, что прогнанные шведами помещики возвращаются в свои дворцы, получают обратно свои привилегии. Над спинами крестьян снова свистит господская плеть, а драгуны Петра помогают баронам сводить счеты с каждым непослушным крестьянином.

Мартынь и его друзья уже не надеются получить свободу от русского царя. Они вспоминают, чему учил их в окопах на подступах к Риге украинский крестьянин в солдатской шинели.

— Ниякой свободы, браток, не буде и в городи, поки моими не станут Киев, Полтава и Петербург, поки польский мужик не здобудэ Варшаву, а ты оцю саму Ригу.

В конце романа кузнец уходит в Ригу с сознанием, что свободу трудового человека еще нужно завоевать и осуществят это будущие поколения. Автор заканчивает роман предсказанием, что Рига, и леса, и дороги, и вся земля будут когда-нибудь в руках таких людей, как Мартынь Атауга и его маленький приемный сын Пострел.

Андрей Упит и Алексей Толстой одинаково понимают задачи исторического романа. Вооружившись глубоким и верным марксистско-ленинским пониманием прошлого, они хотят, чтобы читатель яснее увидел достижения сегодняшнего дня. Оба писателя смотрят в прошлое с точки зрения настоящего. Царь Петр Толстого и кузнец Мартынь Упита — люди своей эпохи и своего класса. Но их эпоха велика и значительна. Она представляет собой исторически необходимую ступень на пути к настоящему.

Некоему литератору, считавшему «Петра Первого» романом, посвященным исчезнувшему прошлому, Алексей Толстой ответил: «Исторический роман не роман об отжившем. Это повествование о настоящем, точнее, о том наследии предков, которое пережило века и стало нашим достоянием. Писать романы только об отжившем неинтересно» [23] «Новый мир», 1945, № 2–3, с. 184. .

Говоря об освещении прошлого в историческом романе, Андрей Упит отмечает: «Побуждение к исследованию прошлого вызывается обычно общественными условиями настоящего. Мы наблюдаем вокруг себя и положительные и отрицательные явления различного масштаба, которые могут быть поняты и освещены лишь в историческом разрезе, когда найдены их корни в недалеком или отдаленном прошлом». И тут же, говоря о создателе исторических романов, Упит продолжает: «Даже углубляясь в самое далекое прошлое, он исходит из настоящего, из последнего звена в длинной цепи развития и показывает ту эпоху в свете изучения настоящего, давая понять его органические связи со всем, что пришло после».

А. Толстой тоже указал, что работа над романом «Петр Первый» прежде всего означала для него «…вхождение в историю через современность, воспринимаемую марксистски» [24] Толстой А. Н. Полн. собр. соч. М., 1951, т. 9, с. 784. .

Во второй половине тридцатых годов, когда в наполненной угаром национального шовинизма атмосфере нельзя было вымолвить ни одного слова признательности русскому народу, одним из главных и насущнейших требований стало напоминание об исторической связи латышского и русского народов, о том, что латышский народ может существовать и развиваться лишь вместе с русским народом, ибо ему не по пути с гитлеровской Германией потомков баронов-грабителей. И это Упит сказал своим романом в годы ульманисовской диктатуры, доказав, что передовой социалистический писатель может охватить в историческом материале современные проблемы, связать историю с настоящим, бороться за настоящее и будущее.