Андрей Упит - На грани веков

В годы ульманисовской диктатуры Упит ознакомился с первыми книгами исторического романа Алексея Толстого «Петр Первый». Идейно-эстетические принципы выдающегося мастера исторического эпоса совпали с исканиями и выводами Упита. Скоро он мастерски перевел на латышский язык это яркое, сложное, исторически правдивое повествование о великом преобразователе России. Переводчик был вынужден скрываться под псевдонимом Ольгерта Курмиса. В газетных аннотациях не указывалось даже это вымышленное имя.

Роман Толстого завоевал у латышского читателя невиданный успех. Первое издание было быстро распродано. Появилось второе. «Таким образом, в самые мрачные дни фашистской реакции латышские читатели получили возможность ознакомиться с одним из ярчайших произведений советской литературы», — отмечает Упит.

Роман А. Толстого во многом помог рассеять мглу национального шовинизма, напомнил о необходимости единства Латвии и России.

Влияние «Петра Первого» сказалось также на творчестве самого А. Упита. Автор романа «На грани веков» пишет:

«Одно из самых чудесных мест в произведении Толстого — встреча Петра Первого и главаря заговорщиков ливонских помещиков Иоганна Паткуля в Москве. Оно побудило меня ближе познакомиться с документами, отображающими эту эпоху в истории Ливонии, особенно в Видземе. Из этих исканий возник роман «Первая ночь»…»

«Первая ночь» появилась через год после перевода «Петра Первого» — в 1937 году. Книга вышла как отдельный законченный роман. Когда А. Упит под влиянием романа А. Толстого изучал исторические материалы, его внимание привлекли главным образом судьбы крепостных в конце XVII века: взаимоотношения латышских крестьян и немецких баронов, классовые противоречия.

Как известно, в конце XVII века, с которого Упит начинает свое повествование, Латвия стала объектом борьбы между различными захватчиками. Ее территория была разделена и находилась во владении иноземных государств. Курземе (Курляндия) была превращена в зависимое от польского короля герцогство, управляемое прибалтийскими немецкими помещиками. Латгалия превратилась в польскую колонию. Видземе (Лифляндия) и Рига, где происходят события романа, находились под властью шведов.

Видземе оставалась под игом Швеции почти сто лет, с 1629 по 1710 год. Чтобы обеспечить себе абсолютную власть, шведский король Карл XI начал борьбу с дворянством и провел несколько реформ. В начале восьмидесятых годов XVII века была проведена редукция (отчуждение) имений. У большинства немецких баронов и пасторов отняли имения и сделали их казенными. Но арендаторами имений в большинстве случаев оставили тех же баронов. В казенных имениях измерили и переоценили крестьянские земли, ввели так называемые «ваккенбухи» — списки, определявшие крестьянские повинности и налоги. Это не позволяло больше помещикам самовольно распоряжаться крестьянами. В казенных имениях положение крестьян несколько улучшилось.

Из-за этой и ряда других реформ немецкие помещики ненавидели шведское господство и мечтали о поляках, во время владычества которых в XVI веке король Сигизмунд Август будто бы издал для видземских помещиков специальную привилегию в благодарность за признание власти Польши. Правда, польский сейм не утвердил эту привилегию, но видземские помещики никогда о ней не забывали.

Особенно горячо выступал против шведов политический деятель Иоганн Рейнгольд Паткуль, имя которого часто упоминается в романе Упита. За организацию заговора видземских помещиков против шведов Паткуль был арестован и приговорен в 1694 году к смертной казни. Но ему удалось бежать. После этого он поступил на службу к польскому королю. В 1702 году Паткуль перешел на сторону Петра Первого. В 1706 году он опять попал в руки шведов и год спустя был казнен.

Эти сложные взаимоотношения между самими эксплуататорами накануне Северной войны и бесправное, ужасное положение крепостных крестьян в последний период владычества шведов в Прибалтике Упит исторически правдиво изобразил в первых двух книгах романа, которые и были опубликованы в 1937 году под названием «Первая ночь».

Сперва Упит не намеревался продолжать «Первую ночь». «Но уже к концу работы, — указывает автор, — возникло такое чувство, что исторически подхваченная идейная нить не развернута до конца, что судьба латышского народа в важные XVII и XVIII века, во время смены шведского и русского владычества требует более широкого беллетристического изображения». И тут снова на помощь пришел автор «Петра Первого». «Толстой, — пишет Упит, — навел меня на мысль начать продолжение своего повествования именно с того места, до которого он довел свое…»