Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна

— Роднуся, ну зачем ты пугаешь людей! — вмешалась она, заметив, как побледнела Лизанька. — Даладье и Чемберлен этого никогда не допустят, а с Советским Союзом у Германии вообще мирный договор.

— Еще как допустят! Сначала отдали Судеты, и теперь начнется война, в сентябре или октябре, — упорствовал Детка.

На него теперь это находило: пророчествовал. Это оттого, что много сидел дома в одиночестве или со своими «братьями Рассела». Надо сказать, что пророчествовал он впечатляюще: глаза горели, голос рокотал, и, кроме того, видимо, он все-таки вникал в военные обозрения Бурнакова в «Новом русском слове».

— Нет, но это невозможно, — жалобно сказала Лизанька. — У нас же дети!

— Вы сможете отправить их к моей сестре в Америку, — тихо сказал Отто.

— Или к нам, — оживился Детка, он очень любил детей и после неудачи с удочерением маленькой Кэрол мечтал привадить к дому ребенка. Недаром мог часами играть с Кони, показывать ей своих ручных тараканов, но Кони бывала теперь редко.

— Он действительно так думает? — тихо спросила ее Лизанька.

— Возможно. Но он ведь не политик и пока еще не пророк.

— Он похож на пророка… знаешь, все-таки если действительно что-то случится, я пошлю детей к вам.

— Ну конечно, — она нежно поскребла Лизанькину ладонь ногтями. Старая гимназическая привычка ласкаться. На мужчин почему-то производила сильное впечатление. На Лизаньку — нет.

— Нет, ты дай слово, что бы ни случилось, как бы ни складывались обстоятельства, я могу на вас… на тебя рассчитывать.

— Даю честное благородное слово.

— Угроза, исходящая от Гитлера, не оставляет русским никакого выбора, кроме как расправиться с внутренними врагами, — вдруг громко сказал Отто в ответ на какое-то замечание Детки. На его впалых щеках горели пятна нервного румянца.

«И что за манера у Детки вести серьезные разговоры в гостях. Это ведь не мастерская на Пресне! На Западе не принято. Сколько раз объясняла!»

Она потеряла бдительность, упустила момент, когда можно было поменять тему, и теперь Отто с удовольствием и страстью рассказывал Детке о своем участии в театральном представлении в Обществе культурных связей с СССР. Детка слушал его с огромным вниманием, но по искрам в глубине его прищуренных глаз она видела, что дело вряд ли кончится добром. Детка ведь был большим провокатором.

— Так-так, это очень интересно, значит, вы на разные голоса читаете материалы показательных судебных процессов и вы — за Вышинского?

— Да, это выдающийся человек.

— Интересно, интересно… а…

— Это ведь неправда, что эти процессы — организованный спектакль? — громко спросила Лизанька Лулу.

Лулу ничего не ответила, она была погружена в какую-то думу. Лизанька повторила вопрос, и Детка даже прикрыл глаза, чтоб не увидели искр.

— Не знаю, не знаю, — отрешенно ответила Лулу, и было непонятно, отвечает ли она на вопрос или своим мыслям.

— Лиза, а вы тоже участвуете в этих театрализованных представлениях? — поинтересовался Детка. — И кого же вы играете?

— А вы не состоите в Обществе культурных связей в Нью-Йорке? — ответила вопросом Лизанька. — Мы состоим.

— Мы состоим в музыкальном обществе… там не мы играем, а для нас играют Рахманинов, Кусевицкий, Александр Тихонович Гречанинов, Менухин… — он все-таки увидел ее предостерегающий взгляд. — Да, Менухин, когда он играет, я верю, что есть Бог на небе.

«Все-таки вырулил».

Когда на другой день прощались, Лулу расплакалась. Это было трогательное и смешное зрелище. Лизанька почему-то обрядила свою тетушку в костюм с претензией на народность: клетчатая блузка, серая широкая юбка с мягкими складками и дурацкий короткий жилет, отделанный черной тесьмой, — помесь тирольского с квакерским, все это странным образом усугубило костлявость и носатость старой девы. Но в ее маленьких серовато-голубых глазках стояла такая тоска и боль, и она все повторяла: «Простите меня, простите меня»… Тогда эти неуместные слова они с Деткой объяснили плохими нервами и пафосом прощания, и только теперь, лежа в этой норе с низким потолком, она понимает, почему Лулу просила прощения.

Нет, пожалуй, смутно догадывалась раньше. В сороковом. Когда Лизанька и Руди попросили ее, чтобы Генрих помог этому очкарику Отто. Надо было обратиться в британское МВД с просьбой вернуть Отто из Канады, куда он был интернирован как немец и прозябал в каком-то жутком лагере.

Откуда они знали, что она МОЖЕТ попросить Генриха?